Мда… Это меня трясёт. От ощущения персонального чуда. Своими глазами увидеть… Да просто Киев без Рады и Майдана — уже чудо! Без придурков и там, и там — два чуда сразу.
Стена — высоченная. То есть, умом я понимаю, что это укрепление типа ДЗОТ — деревянно-земляная огневая точка. Ну, не огневая, а метательно-кидательная. И не точка. Поскольку вокруг города. Но «ДЗ» — точно. Ров, вал земляной, внутри вала деревянные клетки, набитые землей. Но размеры… Крыша поверху частокола — метров 15 от дна рва. Башня с воротами облицована камнем. Или кирпичом?
Я присмотрелся — такой кладки нигде не видел: слой красной плинфы, слой белого камня.
Забавно: как старинные полосатые носки у европейских лавочников. А сверху ещё и оштукатурена. Но часть штукатурки отвалилась и видно. Плинфа-то гладкая, кирпичные ряды расшивкой пройдены. А ряды камней щербатые и утоплены. Получается как лесенка. И наклон стен внутрь. При кое-каком навыке можно и забраться.
Тут мы внутрь башни втянулись. На входе затор: таможенный досмотр.
Понятия «контрабанда» ещё нет. Но есть уже всякие акцизы, сборы, «проездное», «городское», «воротное», «торговое»… Одним словом — «мыто». Им — мытарят. Нас.
Стоим в башне. Сзади ещё мужичок с санями пристроился. Понял, что мы неместные, погнал «курс молодого гида». Столица, однако. «Мы ма-асковские». А здесь, наверное, «Мы, ки-иянские». Не то от кия, не то от киянки. Что-то ударно-деревянное.
Сосед лыбится и тычет кнутовищем вверх: «Гургиева смерть».
Я пригляделся — по штукатурке глубоко процарапано изображение полового акта. Местное граффити. Юлька аж завертелась — «срамота, непотребство». То голову подымет — рассмотреть, то нашего возницу в спину толкает: «неча лыбиться, едем». А местный рассказывает здешнюю легенду.
Но сначала о картинке.
Молодой парень, безбородый, безусый с тонкими чертами лица стоит на коленях с разведёнными смущённо руками. На лице — комичное такое выражение. Типа: и стрёмно, и куражно. Такой… намёк на улыбку. На голове колпак, на затылке колпака — ленты торчат. Одет в кафтан, застёгнутый сверху до пояса на пять пуговиц. Нижняя часть тела полностью обнажена. И очень выразительно прорисован эрегированный член. А перед ним на спине женщина с разведёнными, согнутыми в коленях ногами. Дама прорисована слабенько. А вот парень — детально и качественно. Рисунок небольшой, 25 на 15 сантиметров.
Я сходные картинки с такими сюжетами в своей России чуть не в каждом подъезде видел. Но здесь… в проезде воротной башни стольного города. Вы такую «живопись» под потолком Спасской башни Московского Кремля представляете?
Дальше выстраивается история. В изложении соседа по очереди на впуск в «мать».
Был в Киеве князь Гургий. Это от «Егорий». Он же «Георгий», он же «Григорий», он же «Джордж». Он же Юрий. Он же — Долгорукий. Ага, тот самый — основатель Москвы. И местные его сильно не любили. За притеснения. Но — не все. Поскольку он, как положено законному правителю, притеснял по закону — либо судом, либо налогами. А вы что, думали — «Басманное правосудие» оригинальное изобретение 21 века?
Чем налогов больше, тем налоговому инспектору веселее. Это Иисус мог себе позволить шокировать местное общество:
«…вошёл и возлёг вместе с мытарями и блудницами».
Ему-то что — сын божий. Но соотношение социальных статусов налоговиков и проституток в Библии чётко обозначено.
Однако, если у меня в руках свободно поигрываемая кувалда налогового пресса, то засуньте своё представление о моём статусе себе в… Можно — вместе с Новым Заветом.
Здесь главным налоговикам был некто Петрилла. Уточняю: через «т». Хотя местные его характеризуют теми же словами, что и Хрущев художников на известной выставке в Манеже.
Было в Петрилле 12 пудов веса, из них половина — чистое сало. Ещё он был большой поклонник Долгорукого. «Большой» — и по весу, и в силу своих профессиональных интересов. Жили они с князем душа в душу.
Так что три года назад на Пасху Юрий поехал к Петрилле в дом разговеться. Со свитой. А в свите у него был вот этот самый парнишка. Который в смущённо-эрегированной форме и изображён на настенном шедевре. Нечипкой его звали. Любимый князев скоморох. И певун, и плясун, и в дуду дудун. Молодой, весёлый, пригожий, ко князю во всякий час вхожий…
Дамы киевские, которые по теремам запертые сидят — ну просто кипятком… Одаривали его своей благосклонностью. И Петриллина жена… после воздержания Великого Поста… да в светлый праздник… А также с учётом весовых габаритов законного супруга и предполагаемых народной молвой флуктуаций его ориентации…
В общем, их застукали. Вот как раз в этой, изображённой на штукатурке, позиции. Вот с таким именно выражением лица.
Скандал, конечно. Петрилла сразу у князя голову оскорбителя своего потребовал. А Юрию… то ли — плясуна своего жалко, то ли — самому смешно Петриллу рядом с Нечипкой видеть… В общем, «Светлое воскресенье… прости нам долги наши как мы прощаем…»
С Долгоруким не поспоришь. И не сильно с него потребуешь.