Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812

Россия отказалась согласиться на какой-либо новый шаг за пределы своих тильзитских обязательств; но нигде недовольство не было более глубоко, чем там, нигде не приходилось более бояться оппозиции. Наполеон, безусловно ставивший Великобританию все в более и более затруднительное положение обесценением ее мануфактур и скоплением не находивших сбыта сахара и кофе в ее торговых складах, в то же время разорял земледелие в России и истощал доходы ее знати. Несмотря на оживление торговых сношений деятельностью больших караванов снабженных лицензиями судов, тильзитские соглашения так теснили торговлю, что пенька, цена на которую в Лондоне в 1802 году была тридцать два фунта стерлингов за тонну, в 1809 году продавалась по сто восемнадцать фунтов стерлингов за тонну;[211] и другие продукты Севера вздорожали в той же пропорции. В то же самое время шестьдесят тысяч тонн кофе лежали в лондонских складах, не находя сбыта даже и по шести пенсов за фунт, тогда как цена на него на континенте была от четырех до пяти шиллингов, а в некоторых местах даже до семи шиллингов. Нельзя привести лучшего доказательства результатов совместных последствий системы Наполеона и британских указов; но весь вопрос сводился к выносливости: которая из воюющих держав могла выдержать такое напряжение дольше? В России положение дел быстро приближалось к апогею. Царь чувствовал, что почва колеблется под его ногами; и в то время как он возобновил свои заявления верности Тильзитскому и Эрфуртскому соглашениям, Наполеон перед его глазами обходил своими лицензиями требования, которые заставлял исполнять своего союзника все более и более неуклонно. Напрасны были объяснения, старавшиеся доказать, что эти лицензии имели целью только обеспечить успех ограничительной системы; что будто бы Франция лишь выгружает избыток своих продуктов в Англию, отказываясь принимать за них что-либо, кроме звонкой монеты, и что вследствие этого обмен все более и более истощает Великобританию. Царь знал это дело лучше; и частые и «убедительные» письма императора – скорее, по обыкновению, не допускавшие возражений, чем умолявшие, – письма о захвате всех нейтральных судов, которые будут входить в русские порты, не проникали в уши русского правителя. Александр боялся войны, но все внутренние и внешние обстоятельства вынуждали его на нее.

10 декабря 1810 года Наполеон послал в сенат указ, извещавший, что он присоединил к империи ганзейские города вместе с территорией на берегу Северного моря, лежащей между ними и Голландией, которая до тех пор лишь подвергалась военной оккупации. В том же самом указе он выражал свое намерение прорыть канал из Эльбы до Любека, через который империя была бы соединена прямым водным сообщением с Балтийским морем. Этим заявлением Наполеон, как свидетельством успеха ^поступательного движения Франции на восток, не рассчитывал возбудить тревогу царя; но мера эта сопровождалась нанесением личной обиды, особенно опасной для союза, который держался главным образом на личных отношениях между двумя самодержавными правителями. Великий герцог Ольденбурга – одной из стран, столь бесцеремонно присоединенных к Французской империи, – приходился дядей царю. Наполеон предлагал вознаградить его за материальную потерю территорией, взятой внутри Германии, но Александр не хотел ни принять такого удовлетворения, ни назвать какое-либо другое вознаграждение, которое было бы, по его мнению, подходящим. Он не угрожал войной, но отказался помириться с оскорблением и сохранил право отомстить за обиду.