Влиятельные семьи Англии. Как наживали состояния Коэны, Ротшильды, Голдсмиды, Монтефиоре, Сэмюэлы и Сассуны

Война больше чем что-либо иное укрепила его и без того сильные религиозные чувства, и среди грязи и боли во Фландрии он находил время обращаться к Богу с такими словами: «Я верю, Господи, что наше дело правое и что мы боремся за сокрушение Зла – за Честь, Справедливость и Свободу. Внуши Вождям нашим мудрость и предвидение, чтобы они руководили войной к победному концу. Дай всем солдатам, морякам и летчикам смелость и решимость отважно и мужественно исполнять возложенный на него долг и помоги и мне внести свою долю с крепким сердцем и уверенной рукой… Даруй мир нам и всем народам. Аминь».

После войны клуб быстро разрастался, превратившись в целое поселение с синагогой, и Энрикес стал в ней светским проповедником. Его богословские взгляды, почерпнутые частью у Клода Монтефиоре и частью у Баден-Пауэлла[106], были не очень глубоки. Всю свою жизнь он обращался к Богу с полной уверенностью в том, что его слышат. И с этим он сочетал наставления, знакомые любому английскому ученику приличной школы: отстаивать правое дело, выполнять свой долг, вести честную игру. Но юношам из Степни, во всяком случае, они не казались банальными, и они воспринимали их всерьез, как воспринимали бы наставления своего раввина. Однако раввины, помимо всего прочего, получали за свои увещевания плату и были хорошо знакомой, может быть, даже слишком хорошо, частью еврейского Ист-Энда. Часто это бывали бледные личности не от мира сего, слегка согбенные, с ореолом черты оседлости, бедности и притеснения; а у Бэзила Энрикеса было все то, что восхищает мальчика в мужчине: властный вид и командирский голос, это был храбрый солдат с медалями, боевыми ранениями и историями с войны, офицер и джентльмен – и притом набожный.

Мальчики поклонялись ему как идолу и придумывали ему ласковые прозвища: Старина или Верзила. Его жену звали просто Миссис.

В 1919 году Энрикес открыл в поселении бюро консультации граждан из одного человека. Он сообщил по округе, что будет вести прием у себя в конторе ежедневно с 9 до 11 и консультировать по всем вопросам, которые только могут возникнуть у любого местного жителя. И жители уверенным ручейком потянулись к этому человеку, который вскоре приобрел репутацию местного Соломона. Одни шли к нему со своими семейными ссорами, другие – чтобы исправить блудного сына, третьи – пожаловаться на домовладельца, четвертые – на жильцов, а пятые – просто попросить помощи. И он вертелся как белка в колесе, раздавая мудрые советы, увещания, сочувствие и старую одежду.

После войны при содействии сына Маркуса Сэмюэла лорда Бирстеда он приобрел новые, более просторные помещения, которые официально открыл в 1919 году сам Клемент Эттли. Через несколько лет и в них стало слишком тесно, и Энрикес, получив пожертвование в 65 тысяч фунтов от Бернарда Бэрона, главы табачной империи «Каррерас», выкупил старую школу Совета Лондонского графства на Бернер-стрит. В 1930 году там состоялось торжественное открытие Поселения имени Бернарда Бэрона в присутствии герцога Глостера. К началу Второй мировой войны в нем было более 3 тысяч членов.

Поселение располагало спортивным залом, кружками драмы, живописи, танцев, там читались лекции и давались уроки иностранных языков; ежегодно устраивался летний лагерь, проводились концерты, которые обязательно оканчивались молитвой. Однако нет никаких сомнений в том, что главными событиями года для Энрикеса были службы в Великие святые дни – главные праздники иудаизма, которые он проводил самолично.

«Чудесный день, – заметил он после одного Йом-кипура, – пришло около тысячи человек. Полтора часа от начала до конца, идеальная благопристойность и почти невыносимое напряжение… Прочел три проповеди за день. Одну о сексе и азартных играх, другую об Ионе и третью о мире».

Кода поселение открылось, оно получило благословение тогдашнего главного раввина доктора Герца, и даже после Первой мировой преподобный Израэль Броди, сменивший доктора Герца в качестве главного раввина, сам проживал в поселении. Со временем, особенно после того, как там открылась своя синагога, ортодоксальные старейшины общины не без основания стали опасаться, что Энрикес отвлекает молодежь от традиционного иудаизма.