Сделка стала личным триумфом Дизраэли, и его официальный доклад королеве исполнен ликования: «Все устроено; пожалуйста, мадам… Четыре миллиона фунтов стерлингов! И почти сразу. Только одна фирма была способна на это – Ротшильды. Они проявили себя самым достойным восхищения образом; предложили деньги под низкий процент, и вся доля хедива теперь ваша, мадам».
Парламент пришел в восторг от сделки, хотя и не все его члены считали процент таким уж низким. Лайонел взял с транзакции комиссию в 2,5 процента, или около 100 тысяч фунтов. Парламент проголосовал за выделение суммы 20 февраля, то есть процент составил около 13 процентов годовых, и это под гарантию богатейшего государства мира. Критики с разных сторон говорили, что можно было бы обратиться за займом и в Банк Англии, но есть большие сомнения в том, что он был бы в состоянии выдать деньги так скоро и без санкции парламента, а быстрота играла важнейшую роль, так как французы тоже хотели прибрать к рукам эти акции.
В свою защиту Лайонел утверждал, что выделение такой суммы могло помешать его банку удовлетворить потребности его обычных клиентов, да и непредвиденные события могли взвинтить стоимость денег выше оговоренного процента. Более того, одни только Ротшильды так усовершенствовали способы передачи денег в столь короткое время, что это никак не сказывалось на бирже, и, следовательно, на его взгляд, правительство ничуть не прогадало за свои деньги. Помимо политических преимуществ сделки, она и в чисто коммерческом смысле оказалась выгодной покупкой. Дизраэли заплатил по 22 фунта 10 шиллингов 4 пенса за акцию. За месяц их цена поднялась до 34 фунтов 12 шиллингов 6 пенсов.
Лайонел был старшим из четырех братьев и пережил их всех. Натаниэль, третий брат, получил инвалидность, упав с лошади, и проводил большую часть времени в Париже как любитель искусства с бездонной мошной.
Другие братья остались в Англии. Все трое были партнерами по банку, но главное бремя трудов легло на Лайонела.
В молодости он отчасти разделял буколические пристрастия Энтони и Майера и любил проскакать верхом по долине Эйлсбери. Однако в поздние годы он страдал ревматизмом и подагрой и лишился возможности садиться на лошадь, да и вообще едва мог передвигаться, не морщась от боли и не хватая ртом воздух. В конце жизни он в основном передвигался в инвалидной коляске, и это совсем испортило его характер, еще с юности не особенно приятный. Его младшая дочь Эвелина, которая сделала столь блестящую партию и была источником стольких надежд и счастья, умерла в родах, когда ей шел двадцать первый год. Большое несчастное лицо Лайонела с выступающей ротшильдовской губой под ободком белых волос, казалось, уменьшилось и стало еще несчастнее. Его братья тоже умерли, Натаниэль в 1870 году, Майер в 1874 году, Энтони в 1876 году.
Лайонел протянул еще три года, став еще более замкнутым, молчаливым и угрюмым, но у него все еще был живой ум и крепкая память. Утром в пятницу 20 мая 1879 года он побывал в банке и после обеда, как обычно, поехал в Ганнерсбери на выходные. Вернувшись на Пикадилли в воскресенье вечером, он слег с тяжелым приступом подагры. На следующий день – в банках он был нерабочим – у Лайонела случился эпилептический припадок, он впал в кому и умер на следующее утро.
Он оставил 2 700 000 наследства, которые следовало разделить между членами его семьи, и несколько наставительных слов сыновьям: «…В своих последних словах я прошу их помнить о своем долге перед Богом и всеми окружающими людьми, не забывать семейные узы и дружбу, без которых мы не поднялись бы на то почетное место, которое ныне занимаем».
Во главе банка его сменил сын Натаниэль, который во всех многочисленных книгах о Ротшильдах фигурирует под уменьшительным прозвищем Нэтти. Он отличался щедростью и особенно много поддерживал еврейскую общину, которая – после массового притока иммигрантов из истерзанных погромами областей России и Польши – особенно нуждалась в помощи. Его возвели в пэры в 1886 году, и, когда евреи говорили себе в утешение «Господь поможет», они имели в виду господина Ротшильда. Его главной загородной резиденцией был особняк в Тринге, где когда-то жила Нелл Гвинн[55]
(сейчас там школа для девочек, но кое-где все еще проглядывают ее инициалы). Он создал частное государство благоденствия для жителей деревни и арендаторов. «Там не было безработных, – писала его племянница, – потому что он тут же брал их к себе на работу и предоставлял бесплатное медицинское обслуживание, бесплатную читальню, бесплатные ясли, бесплатное жилье и пенсию по старости».