Влипла! или Смотри, не влюбись (СИ)

— Я не один, мама, — с нажимом и некоторой долей нервозности протянул Мирон Александрович и строго глянул на меня, отчего я сразу собралась, утерев выступившие от смеха слёзы в уголках глаз. — Я хочу тебя кое с кем познакомить.

После этих слов в квартире как-то резко образовался вакуум, а на плечи мне будто камень упал и стал только тяжелее, когда стали слышны приближающиеся к нам шаги.

— Ну, и с кем ты меня хочешь познакомить, сынок? — крайне недовольным холодным тоном прозвучал данный вопрос, а у меня всё внутри обмерло, когда к нам вышла женщина в нежно-голубом твидом костюме. Руки скрещены на груди, маникюр — синоним деловой женщины со вкусом, жемчужная нить на шее и взгляд серых глаз, который оказался в разы суровее, чем у самого Дяди-демона, когда она окинула меня небрежным взглядом снизу вверх, увидела наши переплетенные пальцы и лишь слегка повела тонкой светлой бровью в знак того, что более мерзкой картины никогда еще не видела. — Ну, и кто она? — спросила женщина, больше ни разу на меня не посмотрев. Теперь все ее арктически холодное внимание было сосредоточено на собственном сыне, что дало мне возможность слегка спрятаться за его бицепсом и дать себе маленькую передышку.

— Майя. Моя невеста, — столь же сдержано ответил своей матери Мирон Александрович.

Слегка сжала его руку, словно говоря ему, что всё норм, я еще держусь, за меня можно не волноваться.

— Невеста? — лёд серых глаз снова вцепился в моё лицо. Теперь она смотрела на меня так, будто я была облита дерьмом с головы до ног и облизывалась, смакую вкус, и ловя ртом на лету мух, которые, конечно же, кружили вокруг меня. — Ты ее с уроков забрал?

— Мама, — осек ее Мирон Александрович. — Мы это уже обсуждали.

— Не лезу. Делай, что хочешь, — сразу подняла она руки ладонями к нам и, недовольно фыркнув пошла туда, откуда вышла — обратно в свой тепленький Ад.

Кожей почувствовала, как плечи Мирона Александровича опустились, словно его только что отпустило напряжение.

— Снимай курту и ботинки. Тапочки в тумбочке, — указал он на белую мебель.

— Ваша мама такая… душка, — с трудом подобрала я слово, снимая куртку. — Вы, случайно, не родственники?

— Смешно, Уральцева. Очень смешно, — иронично произнес Дядя-демон, а я надела домашние белые мягкие тапочки. Символично, однако. — Идём, — сказал мужчина устало и снова взял меня за руку. В этот раз я возражать не стала. Мне явно нужно за него держаться, так как он был единственным, кто мог меня защитить от своей же адской мамочки.

Из прихожей мы попали в гостиную и кухню. Тима обнаружился на полу на детском мягком коврике среди россыпи ярких игрушек. Увидев своего папу, сразу улыбнулся, продемонстрировав ему один, но очень гордый зубик.

— Привет, Тимка, — Мирон Александрович отпустил мою руку и наклонился к сыну, чтобы взять его на руку и прижаться щекой к щеке. — Как дела? Сегодня без капризов?

— Тима, привет! — поприветствовала я малыша вполголоса и мягко пожала его ручку, но Тима решил, что руки ему мало и потянулся ко мне обеими руками. — Иди ко мне. Я скучала.

Не очень охотно, но Дядя-демон передал мне своего сына и снова состроил каменное лицо, когда из одно из комнат вышла его мама с белой кожаной сумочкой в руке.

— Я смотрю, с Тимуром она уже знакома? — если бы эта женщина имела способность плеваться ядом, то я бы захлебнулась им уже на пороге квартиры.

— Знакома, мама, — деловым тоном ответил ей Мирон Александрович.

— Ну, конечно, — фыркнула женщина и, уходя в прихожую, всплеснула руками. — Все со всеми знакомы, одна мать обо всем узнает последней…

Дальше она говорила что-то еще, но слышно ее, к счастью, было плохо.

Покачивая на руках Тиму, я повернулась к Мирону Александровичу, который держал самообладание из последних сил.

— Я тебя подвезу до вокзала, — выронил он, наконец, и тоже направился в прихожую вслед за матерью.

— Не нужно меня никуда подвозить, — нервно выплюнула его мама. — Я сама отлично умею вызывать такси или ждать на остановке автобус. Оставайся со своей школьницей и смотри, чтобы она не уронила моего внука. Надеюсь, у нее хватит мозгов, чтобы не кормить Тимура всякой дрянью…

— Вообще-то, мне уже девятнадцать, — не сдержалась я и крикнула погромче. — И учусь я на втором курсе, а не в школе. — а, чтобы досталось ещё и Дяде-демону, который втянул меня во всё это и из-за которого я испытываю акт унижения от его мамочки, добавила. — И мы с Моней любим друг друга!

Моня, он же — Дядя-демон, он же — Мирон Александрович, тотчас выглянул из прихожей и просверлил меня взглядом, обещающим мне очень скорый отрыв башки.

В ответ я лишь вопросительно подняла брови и так же громко крикнула, чтобы меня слышала демоническая мамочка:

— Не волнуйся, любимый, я буду биться за нашу любовь до конца!

Мама Мони назвала меня школьницей — мама Мони школьницу и получила.

Правда, Дядю-демона стало жалко, когда он сокрушенно качнул головой и, не испытывая никакой радости от сложившейся ситуации, снова попытался предложить своей матери подвезти ее.