Влюбиться в эльфа и остаться в живых

От размышлений Женю отвлек какой-то звук. Это шпротное масло протекло-таки через пленку и капало на картонку с кефиром. «Кефир, – подумал Женя. – Кефир. Кефир. Кефир». Он вздохнул.

– Ну хорошо. Хорошо. Я пойду вам навстречу. Мы поговорим, используя вашу терминологию. Почему… – он сделал паузу, прежде чем переступить порог безумия, – почему мы эльфов не любим?

– Потому что они нас не любят, – прогнусавила Раиса, клацая зажатой в зубах шпилькой.

– А они нас почему?

– Завидуют, – Раиса говорила уверенно, но создавала впечатление, что придумывает ответы на ходу.

– Ну и чему тут завидовать?

Пришла очередь Раисы тяжело вздохнуть.

– Да нечему.

– То есть, по-вашему, вот здесь, у нас, в Москве, столице Российской Федерации, живут орки и эльфы и уже восемьсот лет воюют.

– Почему же в Москве? – обиделась Раиса. – Везде живут. И в Москве тоже. По районам. Замоскворечье и Арбат – преимущественно эльфийские районы. Басманный и Таганский – больше оркские. Наш вот тоже. В Хамовниках – так, вперемешку уже. У меня подруга в Отрадном жалуется – раньше хоть в спальных районах от них можно было отдохнуть, так ведь нет, и там заполонили, не пройти.

– Ага, – сказал Женя. – Ага. И воюют.

– Воюют, – подтвердила Раиса пылко. – Воюем.

– Из-за чего, кстати?

Раиса снова расстроилась.

– А Гоблин его знает… Говорят, тогда они нашего Принца убили. Да и в целом довольно гнусный народ, скажу я тебе.

– Принца убили. Ага. Нашего. А мы оскорбились и их Принца замочили.

– Смутное было время, – угрожающе напомнила Раиса Леонидовна. – Они, например, до сих пор утверждают, что это мы первые их Принца того.

– Сейчас-сейчас. Соображу. Значит, никто не знает, кто какого Принца грохнул и зачем, хотя до этого все жили в мире. И с тех пор мы их не любим, потому что они нас, и наоборот. Вы понимаете, что это – как курица и яйцо? Вы понимаете, что здесь что-то не срастается, в вашей истории сумасшедшей?!

Женя вскочил с тахты, озаренный догадкой.

– Где камера? А? – он раздвинул занавески и забрался на стул, чтобы изучить верхнюю полку книжного шкафа. – Пускай все выходят и хлопают, с меня хватит! – потребовал он со стула. – Пошутили, и ладно!

Взирая на Раису с высоты, Женя исполнился уверенности в своей разгадке и чувства превосходства. Раиса прекратила процедуру с укладкой и глядела на Женю с обреченной скорбью, словно заранее оплакивала.

– «Не срастается» ему… Весь в родителей. Я Оленьке говорила – зря вы его не посвящаете, он у вас неподготовленный вырастет. А они в один голос, и Володя тоже: мы оберегаем своего сына от реалий этого сумасшедшего мира – сумасшедшего, так и сказали, и ты туда же. Вы что, говорю, за эльфов? Нет, говорят, мы за любовь. За любовь к кому? К эльфам? За любовь вообще, в принципе. Никакой логики. Мы, мол, не хотим своими руками окунуть его в атмосферу антагонизма. Не хотим, мол, чтобы рос с ненавистью в сердце. Пусть будет у ребенка нормальное детство. А годы-то идут. Я им снова – доиграетесь, мальчик уже в седьмом классе, какое детство? Не вы – кто-то другой скажет, и не смотрите, что у него в классе одни люди. Или даже говорить не будут, а он и не поймет, за что побили. Предупрежден – вооружен. Нет! Кремень! И что? И все. Были, и не стало. А я что? Я же не мама, не папа, мне кто поверит в сознательном возрасте? Присматривала за тобой как могла… Пашку, внука, заставляла тоже… «Не видел Женьку Степанова? Куда пошел? Поезжай, проследи, чтобы чего не вышло!» Он ворчит, но понимает, что так надо. Он у меня хоть и раздолбай, и дружки его такие же, но за своих горой. Так сложилось, общий у нас враг.

Раиса говорила с таким неподдельным сожалением, что Женю пробрало. Ему стало жутко, и не только от упоминания семейной трагедии. Что бы это все ни значило, но гипотеза телевизионного розыгрыша померкла. Он чувствовал себя абсурдно на стуле, как актер, который не учил слова и все же набрался наглости выйти на сцену. Не вовремя дала о себе знать разболтанная ножка стула, и паркетный пол, испещренный забракованными утром эскизами и разбросанным Раисой скарбом, покачнулся. Гоблины, эльфы и орки поплыли в издевательском хороводе. Ухватившись за полку – Женя не дружил с высотой, – он медленно опустился на сиденье, поджав ноги, и слушал. На стеганом покрывале растекалось масляное пятно.

– Известные были, родители твои. Все мутили воду, все искали какой-то правды, бунтовали… Добунтовались. Многих разбередили, нашлось, кому поддержать их. На любые лозунги всегда есть энтузиасты. Еще пять лет назад имя Степановых не сходило с газетных страниц. А теперь… Нет их, и идеи нет. Не то чтобы я эту идею поддерживала… Идея абсурдная, ненужная… Но сам факт. Если веришь во что-то – так верь. Разбежались, попрятались, стали как раньше, как все. Дали своей верой им надежду, Оленьке и Володе, за эту надежду они и погибли. Ложная вера, ложная надежда. Потому что вся их идеология ложной была.

– Подождите, – в Жене заворочалось подозрение. – Какие газетные страницы?