Влюбленная принцесса

Не призналась не потому, что не хватило духу сказать это в телефонную трубку, а потому, что вспомнила слова – кого бы вы думали? – бабушки!

Я вовсе не считаю, что поступила правильно – ну, что не призналась. Просто после подготовительного занятия по алгебре пришлось тащиться в шоурум Себастьяно, где он подгоняет свои шедевры по фигуре клиентов и где его помощнички должны были снять с меня мерки для платья.

Бабушка долго выносила мне мозг в том смысле, что отныне я, как патриотка или типа того, должна носить одежду только от дженовийских дизайнеров. Боюсь, это будет непросто, поскольку в Дженовии, насколько мне известно, только один кутюрье – Себастьяно. А он, прямо скажем, почти не работает с джинсовой тканью. Но мне в тот момент было как-то пофиг. Было о чем подумать, кроме весеннего гардероба.

Бабушка это быстро просекла, потому что внезапно перебила Себастьяно, который подробно рассказывал, чем собирается расшить лиф платья.

– Амелия, что с тобой? – гаркнула она.

Я от неожиданности подскочила, наверное, на метр.

– Чего?

– Себастьяно спрашивает, как вырезать горловину – сердечком или каре?

– Какую горловину? – тупо спросила я.

Бабушка практически испепелила меня взглядом. Она вообще часто так делает. Наверное, поэтому папа, который вообще-то живет в номере по соседству с бабушкой, никогда не заглядывает к нам во время принцессоведения.

– Себастьяно, – проговорила бабушка, – будь добр, оставь нас с принцессой наедине на пару минут.

Себастьяно в новеньких кожаных штанах оранжевого цвета (это новый серый, сказал он мне; а белый цвет – вы не поверите! – это новый черный) поклонился и вышел из комнаты, а за ним выскользнула вереница изящных девиц, снимавших с меня мерки.

– Итак, – величественно произнесла бабушка, – совершенно ясно, что тебя что-то беспокоит. Что случилось, Амелия?

– Ничего, – ответила я, густо краснея.

Я точно знаю, что покраснела. Во-первых, потому что почувствовала, а во‑вторых, видела свое отражение сразу в трех высоких, в полный рост, зеркалах.

– Это не «ничего». – Бабушка затянулась сигаретой «Житан», хотя я все время прошу ее не курить при мне. Пассивное курение вредит легким ничуть не меньше активного. – В чем дело? Дома неприятности? Твоя мать уже начала ссориться с учителем математики? Это было ожидаемо. Я знала, что их брак долго не продержится. Твоя мать слишком взбалмошна.

Признаюсь честно, я не сдержалась. Бабушка вечно высказывается о маме с легким пренебрежением, хотя мама, между прочим, вырастила меня практически в одиночку. И я до сих пор не забеременела и никого не пристрелила.

– К твоему сведению, – резко сказала я, – мама и мистер Джанини счастливы друг с другом. Я вообще не про них думала.

– А про кого же? – утомленно поинтересовалась бабушка.

– Ни про кого! – Я почти заорала. – Просто я… ну… думала о том, что сегодня вечером надо сказать своему парню, что мы расстаемся, вот и все. Но тебя это касаться не должно.

Вместо того чтобы оскорбиться моей грубостью, как и положено предкам, бабушка сделала глоток сайдкара из своего бокала и уставилась на меня с нескрываемым интересом.

– Вот как? – протянула она тоном, каким обычно обсуждает информацию о курсе акций, которая может быть ей полезна. – И что за парень?

Господи, ну правда, за что ты наградил меня такой бабушкой? Бабушка Лилли и Майкла знает наизусть имена всех их друзей, без устали печет им творожное печенье ругелах и постоянно беспокоится, что детям не хватает еды, хотя старшие Московицы никогда не забывают приносить полные сумки продуктов ну или в крайнем случае способны заказать еду на дом.

А что я? Я получаю бабушку с облысевшим пуделем и бриллиантовыми серьгами в девять каратов, которая издевается надо мной и тащится от этого.

Кто мне объяснит – почему? В смысле, почему бабушке так нравится меня мучить? Я не сделала ей ничего плохого, не считая того, что стала ее единственной внучкой. Не объявляю на каждом перекрестке о том, что я о ней думаю. Ни разу в жизни не сказала ей, что она противная бабка, которая провоцирует разрушение окружающей среды, потому что носит шубы из натурального меха и курит французские сигареты без фильтра.

– Бабушка, – сдерживаясь изо всех сил, сказала я, – у меня всего один парень. Его зовут Кенни.

«И я рассказывала тебе о нем уже пятьдесят тысяч раз», – добавила я про себя.

– Но я думала, этот Кенни просто ходит вместе с тобой на биологию, – проговорила бабушка, глотнув еще своего любимого сайдкара.

– Ну да. – Надо же, она все-таки что-то про меня помнит. – И он мой парень. Просто вчера вечером у него снесло башню и он признался мне в любви.

Бабушка покровительственно погладила по голове Роммеля, который, как всегда, с несчастным видом трясся у нее на коленях.

– Что плохого в том, что мальчик признался тебе в любви? – удивленно проговорила она.

– Ничего. Только я его не люблю, понимаешь? Будет нечестно морочить ему голову.

Бабушка вздернула нарисованные брови.

– А почему бы и нет?

Как ей удалось втянуть меня в этот разговор?

– Потому, бабушка, что так не делается. Во всяком случае, в наше время.