Влюбленная принцесса

В дополнение к расписанию мне пришлось познакомиться со своим родственником – Себастьяно Гримальди. Он приходится сыном дочери сестры моего умершего дедушки, то есть мне он типа троюродного брата. Тем не менее, если бы не я, он мог бы стать наследником трона Дженовии.

Правда. Если бы мой папа умер бездетным, следующим принцем Дженовии стал бы Себастьяно. Может, поэтому при взгляде на него папу каждый раз слегка передергивает, хотя он очень старается это скрыть.

А может, папа вздрагивает оттого, что относится к Себастьяно примерно так же, как я к Хэнку, – чисто теоретически я его, конечно, люблю, но в реальной жизни он меня бесит.

А вот бабушку Себастьяно не бесит. Наоборот, она его обожает. Странно, мне казалось, бабушка в принципе не способна обожать кого бы то ни было. Ну, за исключением своего карликового пуделя Роммеля.

Но от Себастьяно у нее конкретно сносит башню. Когда бабушка нас знакомила, он изящно поклонился и чмокнул воздух над моей рукой. Бабушка просияла от счастья под своим розовым шелковым тюрбаном. Клянусь. Я впервые увидела, как бабушка сияет. Злобно зыркать – пожалуйста, сколько угодно, а чтоб сияла – никогда.

Возможно, именно заметив ее сияние, папа принялся раздраженно хрустеть кусочком льда, выудив его из своего стакана виски с содовой. От этого хруста бабушкину улыбку как рукой сняло.

– Если тебе хочется грызть лед, Филипп, – сказала она холодно, – можешь поужинать в «Макдоналдсе» вместе с пролетариатом.

Папа перестал грызть лед.

Оказывается, бабушка вызвала Себастьяно из Дженовии специально для того, чтобы он придумал мне платье для выступления по телевизору перед будущими соотечественниками. Бабушка сказала, что Себастьяно – набирающий популярность дизайнер модной одежды, и очень важно, чтобы дженовийцы поддерживали своих художников и прочих людей искусства, а не то они все свалят в Нью-Йорк или вообще, не дай бог, в Лос-Анджелес.

Не повезло Себастьяно. Судя по яркой внешности, ему очень понравилось бы жить в Лос-Анджелесе. Ему около тридцати, он высокий, с длинными темными волосами, собранными в конский хвост. Сегодня вечером Себастьяно вместо галстука повязал белый шелковый шейный платок и надел синюю бархатную куртку и кожаные штаны. Но я готова простить ему штаны из натуральной кожи, если он придумает мне симпатичное платье. Такое, чтобы, увидев меня в этом платье, Майкл Московиц напрочь забыл про Джудит Гершнер с ее плодовыми мушками и думал только обо мне, Мии Термополис.

Только вряд ли Майкл увидит меня в этом платье, поскольку мое выступление покажут лишь по дженовийскому телевидению, а не по CNN или вроде того.

Но все равно Себастьяно был явно готов принять творческий вызов. Он даже достал после ужина ручку и принялся делать наброски – прямо на белой скатерти – платья, которое подчеркнет, как он сказал, мою тонкую талию и длинные ноги. Правда, в отличие от папы, который родился и вырос в Дженовии, но отлично говорит по-английски, Себастьяно изъясняется не так хорошо. Он то и дело глотает окончания слов. Так, вместо «тонкая» у него получается «тонн», а вместо «кофе» – «кофф». А когда он хотел сказать «прелестно», вышло «прейесс». Ну а когда он попросил передать ему «сахарный писс» вместо сахарного песка, мне пришлось практически целиком забить в рот салфетку, чтобы не расхохотаться.

Естественно, бабушка заметила, как я давлюсь от хохота, и, вздернув нарисованную бровь, сказала:

– Амелия, не стоит насмехаться над чужой манерой говорить. Тем более что твоя собственная речь очень далека от совершенства.

И это правда, учитывая, что из-за распухшего языка я не могу произносить слова, которые начинаются на «с».

Зато Себастьяно разрешается не только произносить слово «писс» за столом, но и рисовать на скатерти.

– Гениально! Просто гениально! Как всегда! – восхищалась бабушка, рассматривая наброски.

– Ты правда так думаешь? – расплылся Себастьяно.

А мне вот его наброски гениальными не показались. Платье как платье, самое обыкновенное. При виде его никто не забудет, что я способна клонировать плодовых мушек так же, как пользоваться косметикой, протестированной на животных.

– Э‑э, – вмешалась я, – а можно сделать это платье чуть более… ну, сексуальным, что ли?

Бабушка и Себастьяно переглянулись.

– Сексуальным? – повторила бабушка и ехидно хихикнула. – Каким образом? Увеличить вырез? Так тебе все равно нечем похвастать в этой области.

Ну ваще. Я бы не сильно удивилась, услышав нечто подобное от чирлидерш из нашей школы, для которых унижать людей – своего рода развлечение и вид спорта. Но каким надо быть человеком, чтобы сказать такое своей единственной внучке? Я ведь имела в виду боковой разрез или какую-нибудь оборку, а не наряд в стиле Дженнифер Лопес. Но бабушка мигом перевернула все с ног на голову. Ну за что меня Бог наградил бабушкой, которая бреет брови и хихикает над моими недостатками? Почему судьба обделила меня бабушкой, которая печет печенье для любимой внучки и рассказывает подружкам в бридж-клубе, какая я необыкновенная?