Влюбленные

— Вот что, Журавлев! Вы не Артем Кузьмич, чтобы гнуть по-старому! У вас просто нет должного влияния, авторитета в области!

— А вы считаете, что если я буду гнуть по-вашему, то авторитет у меня появится? — не удержался Костя.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— Да, я не Артем Кузьмич, — продолжал Костя. — В этом вы правы. Но вот перед вами цифры. С ними-то вы не можете не считаться. Из них видно, что нам приносила кукуруза на больших площадях — доход или убыток.

— Так это же составлено еще при Артеме Кузьмиче! — Бурмакин лишь мельком взглянул на столбцы цифр.

— А разве он имел обыкновение брать их с потолка?

— Журавлев, не забывайтесь!.. — вспылил Бурмакин, но удержал себя и заговорил укоряюще, недоумевая: — Не понимаю… Молодой специалист, выпускник известной на всю страну академии, а держите сторону стариков-домоседов, которые дальше своего угла не бывали и всякое начинание встречают в штыки.

— Не всякое.

Но Бурмакин как бы не расслышал реплику и продолжал тем же тоном:

— А ведь вам, агроному, не надо объяснять, кто такой Гарст, как ведется животноводство, например, в Дании. И вместо того чтобы перенимать лучшее, вы…

Глаза Кости колюче сверкнули. Ему давно уже хотелось ударить этого человека резким словом, ударить за прошлое, за ту боль, которая неистребимо жила в сердце, но он не знал, как это сделать, и вот он сам ставил себя под удар.

— Когда-то здесь один человек говорил примерно то же самое… — Костя отошел от окна, и теперь свет бил прямо в Бурмакина. — Он ничего не знал о Гарсте, не читал заграничных журналов. Война солдатом закинула его в чужедальний край, и пришлось ему побывать в Германии. Плохое он там увидел плохим, хорошее — хорошим. Вернувшись, вот в этой конторе рассказывал мужикам обо всем увиденном, и… того человека не стало.

Бурмакин непонимающе смотрел на Костю.

— Помните этого человека?

— Я?.. Нет.

— Ну конечно. Если бы он был один. Наверно, и в других селах вы выкорчевывали таких — неугодных, инакомыслящих…

— Тогда было другое время… Многие побывали за границей, и кое-кто поддался враждебной нам идеологии…

— Не смейте клеветать на моего отца! — вскричал Костя, и все в нем слилось в один мускул. — Он был коммунист! Он добровольцем ушел на фронт! Еще и раны не зарубцевались, а он уже работал в колхозе!

В кабинете стало тихо-тихо, и было слышно, как на улице, у колодца, о чем-то разговаривают женщины; звякнула цепь, соскальзывая в сруб.

— Если бы не выкорчевывали, то… мы бы уже, наверно, обошли тех, у кого вы теперь призываете перенимать опыт… — с горечью произнес Костя. — Да, я учусь у Артема Кузьмича. Почему вы укоряете меня этим?.. Он мне дорог своим сердечным отношением к делу, и я хотел бы на него походить. А с кого, интересно узнать, берете пример вы?

Бурмакин был уже у дверей, собирался уйти, но последние слова остановили его, и в его глазах проглянуло что-то живое, словно он задумался: а в самом деле, с кого?

— Вы не назовете мне этого человека, — продолжал Костя, — и я скажу вам, почему! Артема Кузьмича нет, но он жив во всем. Походите по избам, поговорите с людьми. А тот, с кого вы «делаете жизнь», состоит из словесной шелухи и потуг что-то значить! И вы можете подражать карьере такого человека, но не его делу!

Живое выражение глаз Бурмакина подернулось ледяной стылостью.

— Журавлев… вы поворачиваете разговор в опасную плоскость. Это что же… долой руководство?

— Нет, это вы поворачиваете его!.. Я хочу дельных советов, — продолжал Костя уже спокойнее. — Я за руководство, и вы не торопитесь уезжать, поживите у нас, вникните во все. Вот недавно здесь был Павел Макарович Багров, он действительно мне помог, и я благодарен ему за это.

Бурмакин вернулся от двери, кинул портфель на стол.

— Ну что у вас? В чем затруднения?

Но они просидели не более часа. Реальность цифр никак не совпадала с тем, что было привезено Бурмакиным, и он сердился, нервничал. Откуда-то был звонок — и он поспешно собрался, уехал в другой колхоз, где без него никак не могли обойтись.

Геннадий, которому Костя передал этот разговор, сказал:

— Тебе председателем, наверно, долго не быть… Бурмакин — человек мстительный.

— А я и не собираюсь удерживаться в председательском кресле ценой развала хозяйства.

— Ну а лучше будет, если в него сядет случайный человек?

— Что же я должен был делать?.. Во всем ему поддакивать?.. Да, клеверища распашем! Да, овес и вику долой! Все — под кукурузу! И земли будут пустовать, зарастать сорняками! Да, огороды обрежем! И люди побегут из колхоза, потому что…

— Я тебя на это не толкаю! — лицо Геннадия покраснело, и весь он ощетинился, как еж. — Сам знаю: чем быстрее такие, как Бурмакин, делают себе карьеру, тем труднее нам.

— В чем же я неправ?

— Ты хотя бы… подипломатичнее. Себе навредишь и колхозу…

— Гена, но мне противно… Совесть моя корчится при мысли, что с человеком, который мной руководит, я должен быть настороже, себе на уме… И это вместо того, чтобы видеть в нем друга, советчика, которому можно во всем довериться? Ну почему так?..