Влюбленные

Маргарита Алексеевна была поражена этим взрывом. Она никак не ожидала такой реакции на свои слова и перепугалась. Ей показалось, что Нина сейчас бросится на нее. Отступив к двери, она порывисто обняла за шею только что вошедшего на крик Дмитрия Антоновича.

— Зачем ты ей об этом сказала? — спросил он голосом глубоко страдающего человека; подошел к дочери. — Успокойся. Не плачь.

Он положил ладони на ее вздрагивающие, как в ознобе, плечи. На глазах у него тоже выступили слезы.

— Разве я что плохое сказала? Разве я что плохое сказала? — твердила Маргарита Алексеевна.

— Оставьте меня одну! Уйдите! — Нина подняла голову и смотрела на них страшными темными глазами. — Вы все сами… все сами… Так дайте же и я — сама! Сама!.. — голос ее снова поднялся до крика. — Проживу как-нибудь!.. У вас — все!.. Все!.. А я… я…

Она вскочила и побежала. Чуть не сбив с ног в коридоре Эмму Владимировну, рванула на себя дверь и стремительно понеслась вниз по маршам лестницы.

Отец бежал за ней и звал:

— Нина! Нина, вернись!

Она выскочила на улицу. Пересекла полотно дороги, чуть не попав под такси. Не замедляя бега, подбежала к автобусной остановке и, едва распахнулись дверцы только что подошедшего автобуса, первая вскочила в него, не замечая длинный хвост очереди. Лицо ее, напряженное, в слезах, было бледно. Линии губ затвердели.

Дмитрий Антонович сел в тот же автобус.

Пассажиры молча смотрели на них.

На первой же остановке Нина выскочила, и за ней — отец. Он с трудом догонял ее; ему казалось, что она готова кинуться под скаты проносящихся мимо с ревом грузовиков.

Только теперь он понял, как был неправ. Все его усилия обернулись бедой. С горечью он вспомнил слова сестры, предупреждавшей его об этом. С горечью подумал о том положении, в какое попал сам, женившись вторично. Второй брак не принес ему той радости, на которую он рассчитывал. С удивлением он обнаруживал в жене качества, которых прежде не замечал. Неуемную жажду счастья, — в этой неуемности было что-то уродливое. Счастья — для себя! Счастья, которое прежде ей было недоступно…

«Да, в некоторых случаях, — возникла вдруг мысль, — когда за спиной человека остается очень хорошая полоса жизни, лучше, пожалуй, жить памятью о ней, чем начинать новое сомнительное счастье…»

Дмитрий Антонович догнал дочь и усадил ее в сквере на скамейку.

— Ну прости меня, прости за все… — торопливо говорил он, ощущая, как слезы бегут у него по щекам, и она — беспомощная, задохнувшаяся — прижалась к нему, и в эту минуту он снова был для нее самым дорогим человеком — отцом.

Долго они сидели так, не говоря ни слова, затихшие, и оба думали о той, что некогда соединяла их в единое целое — семью, о времени, когда всем им было так хорошо.

На небе высыпали тусклые летние звезды. Все меньше появлялось пешеходов на аллеях.

— Пойдем домой, — позвал наконец Дмитрий Антонович.

— Нет…

— Но как же?

— Иди один.

— Я тебя не оставлю.

Снова сидели и молчали, понимая, что эти минуты — минуты близости — будут последними в их жизни.

— Тебе холодно?

— Нет.

— Но не будем же мы тут сидеть всю ночь…

Она поднялась, и они пошли к дому сумеречными пустынными улицами.

Маргарита Алексеевна встретила их на лестничной площадке: дежурила у окна и увидела, как они идут. Открыв дверь и кутаясь в халат, она быстро что-то говорила Нине — кажется, просила прощения, — и силилась улыбнуться, но в глазах ее, устремленных на Нину, было отчуждение.

«Она ревнует ко мне отца, — поняла Нина. — Она завладела им, и он принадлежит теперь только ей, никому более. Он нужен ей — для себя, для будущего ребенка, для положения в обществе. Она долго была несчастна, и вот теперь хочет взять полной мерой все то, чего у нее прежде не было. Она и умереть ему не даст по той причине, что не все еще взяла от него, что он может дать…»

Она прошла к себе в комнату и увидела, что Эмма Владимировна протягивает ей телеграмму.

— Мне?!

Нина торопливо развернула ее. В телеграмме было написано:

«Грачонок наш нашелся. Встречаю. Костя».

ОБ АВТОРЕ КНИГИ И ЕГО ТВОРЧЕСТВЕ

Это было 18 октября 1955 года. На сцене Кировского областного драматического театра впервые шла пьеса Юрия Петухова «На родных берегах». Вместе с другими зрителями спектакль смотрели двести председателей-тридцатитысячников, которых партия послала в отстающие колхозы. Им близок был образ колхозного вожака коммуниста Василия Яранцева, созданный в пьесе. После спектакля состоялось обсуждение. С живой заинтересованностью говорили о пьесе и ее постановке люди, о которых рассказывал молодой драматург.

«Это было мое второе рождение, — писал впоследствии Ю. К. Петухов. — В тот день я родился как литератор…»