Влюбленные

— А я получила письмо от отца, — Нина порылась в сумочке и достала конверт. Вместе с ним выдернула на стол крошечного стеклянного грачонка, хотела тотчас же спрятать обратно, но Костя посадил его себе на ладошку. — Вот. — Нина быстро пробежала по строчкам. — Пишет, что Маргарита Алексеевна, это моя учительница, собирается лечь в клинику, он будет делать ей операцию. Я волнуюсь, очень-очень, и в то же время мне радостно.

— Почему?

— У них такие отношения… Однажды они крупно поссорились из-за меня. Маргарита Алексеевна хотела, чтобы я и дальше училась музыке, а отец был против. Ох, как я тогда ее подвела! Говорила, что согласна, и мне самой очень хотелось, а когда она к нам пришла… Ну, струсила, словом. Как я хочу, чтоб они помирились!

— А что у нее за болезнь? — спросил Костя, рассматривая грачонка, его глаза — черные точки, белый носик, неумело расправленные для взлета крылья.

— Миома. Опухоль. Ну да он-то справится. Это я неумеха. Гляжу на больного, а сама думаю черт знает о чем! О концертах, мелодии всякие вспоминаю… На меня даже покрикивают. — Вздохнула быстро-быстро и тоже стала глядеть на грачонка. — Нравится?

— Забавный.

— Талисман, — важно произнесла Нина.

— Ну-у?

— Стоит мне забыть его дома, как непременно что-нибудь приключится.

— Да откуда же он такой всемогущий?

— Его подарила мне мама. В самый что ни на есть последний момент. Целовала меня, целовала… Солдаты уже в вагоны попрыгали, а она все тормошит меня, шарф поправляет, пальто на все пуговицы застегивает. «Что бы тебе дать?» — говорит. Порылась во всех карманах, и вдруг достает из нагрудного вот этого грачонка: «Береги. Он хороший!» — Нина помолчала и неожиданно закончила рассказ словами: — Если бы он был с ней, она бы и не погибла…

— Ну, так не бывает, — чуть заметно улыбнулся Костя.

— Знаю, что не бывает, но… случается же, что какая-то безделушка очень дорога человеку. И когда она с ним, он увереннее себя чувствует. А не возьмет ее с собой, и… Этот грачонок был ей чем-то дорог. Иначе почему бы в такой момент он оказался в кармане ее гимнастерки?

В окно сильно ударили, точно кинули камнем. Костя и Нина мгновенно повернули головы и замерли в изумлении: напротив их столика к запотевшему стеклу были прижаты чьи-то рожи, расплющенные, гримасничающие. Потом кто-то перчаткой начертил несколько вензелей, и Костя увидел компанию человек из шести — парни, девушки в ярких шарфах, с непокрытыми головами.

— Да это Стась с Машей! Заходите сюда! — Нина помахала им рукой. Она была рада их появлению. Ей уже давно хотелось познакомить с ними Костю. Это, думалось Нине, помогло бы ему избавиться от некоторой угловатости, расширило бы круг его интересов и, кроме того, они могли бы тогда чаще встречаться.

Компания, пересмеиваясь, ввалилась в кафе.

— Нельзя в зал одетым! Нельзя! — запротестовал гардеробщик.

— Не бузи, папаша, — кротко произнес Женька Хазанов, Нинин однокурсник.

«Папаша» побагровел и с проворством, неожиданным для него, выбежал из-за барьера.

— Мы на айн момент, папаша.

— Я вам уже заявил!

— Ха-ха! Он заявил! Смотрите, какой политический деятель. Ноту протеста вручил, да?

Гардеробщик кинулся к двери, чтобы позвать милиционера, но Эдвард, брат Маши, сунул ему рублевку, и он, вдруг переменившись, принялся услужливо снимать со всех плащи и пальто.

— То-то дед. Знай, с кем ссориться.

В тихом кафе, где до этого слышался только шорох газет да звон посуды, стало шумно.

Чтобы сесть всем вместе, начали стаскивать стулья от соседних столиков. Теперь запротестовали официантки.

— Не нарушайте порядок! Нельзя!

— И это нельзя! А что тогда можно? — высокомерным тоном заговорил Стась. — Мы хотим по-человечески поужинать, и все вместе.

— О, да ты не одна? — Маша мельком взглянула на Костю.

— Познакомьтесь.

Нина представила Костю и вдруг подумала: «А не напрасно ли я это затеяла?»

— Эдвард.

— Станислав.

— Маша.

Женька пробормотал что-то нечленораздельное.

— Мое имя прошу не называть! Оно мне не нравится, а новое я еще не придумала, — произнесла девушка с восточными чертами лица.

— А что же ты, Слава? Невежливо, — шепнула Маша одному из парней, который не захотел подойти к Косте.

Это был Славка Дупак, «рыболов-подводник».

— Мы знакомы. Кабальеро Журавлев настолько любезен, что даже собирается популяризировать мое имя через центральную прессу.

— Так это тот самый? — присвистнул Женька.

— Энтузиаст. Будущий колхозный вожак. Навоз, кукуруза, аммиак — самые нежные у него слова. Фанатично верит, что и нашу «дяревню» можно вытянуть из трясины.

— Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота! — бойко продекламировал Эдвард, и все засмеялись.

Костя напрягся, как при ударе, с силой сжал стакан с недопитым коктейлем.

— Как ты мог с такими взглядами поступить в Тимирязевку? — спросил он Славку.

— А что? Где бы ни учиться…

— Понятно… — глаза Кости полыхнули насмешливым огоньком. — То-то ты и угощаешь экзаменаторов подобными перлами: «У большинства копытных вошло в обычай иметь рога; длинная шея журавля обусловливается глубиной болота и резвостью лягушек».