Влюбленные

— Ты играла хорошо! Я даже не ожидал! — взволнованно шептал Костя, сжимая ей руку. Он и в самом деле, пораженный смелой импровизацией, вдруг увидел Нину совсем другими глазами и с этой минуты поверил в ее талант, был готов ринуться за нее в бой. Он не знал, какое впечатление осталось у композитора — его лицо по-прежнему оставалось равнодушным, — но судя по тому, как хористы неохотно поднимались с мест и выстраивались на сцене, глядя в темноту, как бы отыскивая там Нину, Костя видел, что исполнение тронуло не его одного.

После репетиции композитор жестом подозвал их к себе.

— Давайте вместе пообедаем. Там и поговорим.

Они согласились.

В машине композитор не проронил ни слова. Как бы играючи, крутил баранку, хмурился, мурлыкал про себя, вспоминал звучание хора и пробовал что-то изменить…

Он привез их в ресторан «Русская кухня».

— Выбирайте. Угощаю я, — протянул карточку.

— Зачем же? — смутился Костя. — У меня есть деньги.

— А я в этом не сомневаюсь.

Косте не терпелось, когда же он начнет говорить, но композитор оглядывал не спеша соседние столики, кое-кому кивнул, долго переговаривался с официантом и заказал уйму блюд.

— Ешьте грибную икру. Это единственный в Москве ресторан, где ее можно найти.

И только после того, как он съел икру, намазывая ее на черный хлеб, за ней — порцию семги, выпил залпом стакан боржоми, обратился к Нине:

— Ну, а теперь… подробнее о себе. Кто вы? Словом, как и что?

И Нина рассказала все, что могла: о своей жизни, о музыкальной школе, о разногласиях отца с учительницей.

— Так, так… И вы хотите, чтоб я выступил в роли арбитра? Трудная роль… Что я могу вам сказать? Вы умеете играть. Эмоциональны. Кое-что у вас и действительно проскальзывает свое. Но я боюсь сбить вас с пути. О чем вы играли?.. О юности, о радости, которую не заглушит никакая беда. Так?.. («Так», — согласился в душе Костя). Вы молоды, и это естественно для вашего состояния. Так поют птицы по весне. Но согласитесь, что это еще далеко от искусства, от осмысления жизни. С возрастом это может укрепиться, а может исчезнуть. — Щелкнул пальцами. — Если бы вы сразу поступили в училище, потом в консерваторию, то, возможно, стали бы человеком, полезным в искусстве. Но вы пошли по другому пути и проделали уже много километров. И начинать все сначала?.. — композитор замолчал, на время забыв о еде.

Косте нравилось то, что он говорил, — действительно, это сложно. За его словами стоял опыт, размышления зрелого человека. Но не слишком ли он осторожничает? Имеет же человек право на риск!

— Что же мне делать? — упавшим голосом спросила Нина.

— Что? — весело откликнулся композитор. — Не терять веру!

— Веру?

— Запомните, девушка, и вы, молодой человек: никто и нигде не может гарантировать успеха! Главное — труд, труд и труд! Дилетанты отсеиваются уже там, где пахнет потом. Надо работать!.. Я бы не советовал вам бросать институт. Но почему не подумать о вечерней музыкальной учебе?

— О вечерней?

— Да!

— Но ведь это очень трудно.

— Трудно! Еще как! Вот тут-то вы себя и проверите, случайное это у вас или нет! Трудно — бросите, а может, эта трудность как раз и подымет в вас ту силу, которая сейчас дремлет! Сознайтесь, ведь вы занимались музыкой любительски, от случая к случаю?

— Да.

— А теперь вас ждут пот и тернии!

Нина внутренне замерла, слушая эти слова, как бы проверяя — есть ли в ней та сила, чтобы идти суровым, кремнистым путем?

— А вы, молодой человек, кем хотите быть?

— Агрономом.

— Вас в сторону не бросает?

— Нет.

— Это хорошо! Да что же вы, друзья, не едите? А ну, дружно, дружно!.. — и он разлил пузырящуюся воду по фужерам. — А теперь еще скажу: есть два пути для человека. Первый, когда он идет, не отклоняясь, по гладкой дороге. И второй — когда он плутает, ошибается; обстоятельства не сопутствуют ему, но он ищет. Те и другие приходят к цели. Но, честно скажу, я большего жду от последних!

На этом и закончился их разговор.

— Всего хорошего. Тороплюсь! — композитор проворно поднялся с кресла. — Извините, что я даже не узнал ваши имена. Скажу чистую правду — все равно забуду. Можете считать меня невежей. И если на улице увижу и не поздороваюсь — тоже думайте, как хотите. Кручусь-тороплюсь, и никак не могу остановиться! Но если еще я вам потребуюсь, то разыскивайте! Разыскивайте с тем же упорством! Разрешаю!

Он крепко пожал им руки и двинулся к выходу.

БРАТ И СЕСТРА

Брат и сестра не спеша пили чай, тихо о чем-то переговариваясь.

Всякий раз, когда Дмитрий Антонович приезжал в Москву, в дом, где он родился и вырос, ему приятно было посидеть с сестрой вот так — вдвоем, за чашкой чая. Со всех сторон его обступал уют знакомых с детства вещей.

Отхлебывая ароматный чай, Дмитрий Антонович смотрел на сестру и думал, что с годами она все больше делается похожей на мать. Тоже располнела к пятидесяти. А ведь в детстве была как тростинка.

— Как твое здоровье? — его беспокоили голубоватые отеки под глазами сестры. — Все ревматизм?

— С сорок первого, когда на картошку с учениками ездила. Обувь-то городская, а там — грязь, снег с дождем.

— На пенсию не собираешься?