Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)

– Совсем недавно она сидела тут со мной, мы смотрели на нарциссы, – сказал пастор. Уже не было нарциссов, не было Хлои.

Эсси дотронулась до его колена.

– Не надо горевать, Альфред. Красивым отпущен короткий век. Старость не приносит им радости.

– Верно, моя дорогая, и смерть пришла за ней внезапно. Она смерти не боялась, она сама мне говорила. – Тем не менее он вздохнул и покачал головой, немного утешенный.

– Ты думаешь о том мужчине?

– Да. Жаль, что приходится.

– Обязательно ли предполагать, что они были вместе?

– Она говорила, что едет за границу и, возможно, не вернется. Едва ли она собиралась ехать одна.

– Они могли пожениться очень давно и расстаться. Она могла снова взять себе девичью фамилию. Потом они воссоединились снова.

– Ты в это веришь, Эсси? – с надеждой спросил он.

– Не пробовала. Но наверное, могла бы, если бы захотела. Просто мне кажется, что это не важно. Не могу поверить, что первое, что сказал Бог, когда к Нему вернулась эта несчастная душа, было: «Вы поженились в тысяча девятьсот двадцать пятом?»

– Несчастная? – переспросил пастор, решив пропустить мимо ушей остальное.

– Не говори мне, что она была счастлива, Альфред, я тебе не поверю. Я бы сказала, вся ее развеселая жизнь была попыткой скрыть от себя самой, как она несчастна.

– Она была счастлива ребенком. По ее словам, до тринадцати лет, а потом довольно быстро повзрослела. Что она хотела этим сказать, Эсси?

– Это опасный возраст, когда принимаешь собственную природу или сопротивляешься ей – возможно, до конца своей жизни.

– Ты думаешь, что-то тогда с ней случилось? Не появись Перси, я, возможно, услышал бы всю историю.

– Да, историю. Но необязательно правду.

– Ты думаешь, она бы мне солгала? – спросил пораженный и встревоженный пастор.

– У женщин собственный свод правил. В твои годы ты бы должен уже это знать, дорогой.

Пастор вздохнул:

– Приходится неохотно признать, что слабость вашего пола в том, что вы не умеете серьезно относиться к истине. Более того, в одном или двух случаях, особенно в случае миссис… в одном или двух случаях, как я говорил, я наблюдал столь явное неуважение к истине, что пришел в ужас.

– Тебе незачем было приходить в ужас, Альфред. Это естественно.

– Ты очень мудра, моя дорогая. Мне никогда не поздно у тебя учиться.

– Когда ты был в школе, разве не считалось дурным тоном жульничать в отношении других мальчиков, но хорошим тоном – жульничать в отношении учителя?

– Ну… – протянул пастор, несколько неохотно об этом задумавшись. – Про хороший тон не скажу, но это определенно не порицалось – разве только, естественно, самим учителем.

– И почему же? Ты когда-нибудь задумывался?

– Не уверен, моя дорогая, но подумаю сейчас. – Он немного помолчал, дергая себя за нижнюю губу. – Полагаю, дело в том, что, считая всех учителей своими естественными врагами, мальчик полагает, что они имеют перед ним огромное и несправедливое преимущество и что сам он вправе защищаться любыми доступными средствами.

– Тогда если женщины привыкли так относиться к своим будущим господам и повелителям, на чьей стороне веками были все преимущества, милосердно было бы поискать для них каких-нибудь оправданий.

– Мой долг, – оперев голову на руку, размышлял вслух пастор, – первым выступить в защиту строгой морали и в то же время первым подыскивать оправдание для всех, кто нарушает ее правила. Нет, я не жалуюсь, я просто говорю, что это представляется моим долгом. – Откинувшись на спинку скамьи, он погладил подбородок. – Мыслителю независимому показалось бы, что наоборот было бы проще: если бы я вообще перестал отстаивать мораль. Не знаю, куда нас это заведет.

Эсси не слушала.

– Хлоя была очень красивой женщиной, – сказала она. – Удовольствием было на нее смотреть, удовольствием было ее слушать и, поскольку с нами она была неизменно очаровательна, удовольствием было находиться в ее обществе. Нетрудно вообразить, что она была эгоистичной, как большинство молодых женщин, лживой, как большинство женщин любого возраста, и, возможно, беспринципнее многих. Насколько она сама была виновата в том, что несчастна, нам узнать не дано. И действительно, мы не знаем о ней ничего, помимо того, что видели и слышали.

– И любили, – мягко добавил пастор. – Ты плачешь, Эсси?

– Нет, – отозвалась Эсси, смахивая слезу. – Я не стану из-за нее плакать. Нарциссы отцвели, но они вернутся. Хлоя не вернется, и мир утратил толику своей красоты. Вот и все.

Пастор молчал, стараясь выудить что-то из недр памяти. Была одна несчастливая женщина, которую он некогда знал… нет, не Хлоя, но, как и Хлоя, женщина волшебной красоты… Мальчиком он часто задумывался о ней… она тоже умерла, и кто-то сказал про нее что-то, что разом подвело итог. Кто же она была? Она жила в этом мире или в мире, который зачастую кажется гораздо более реальным, в воображении писателя? Кто-то что-то сказал…

Вспоминается, вот-вот вспомнится…

– В чем дело, Альфред?

Да, вот оно! Вот он, конец истории. Тихонько он пробормотал себе под нос строки: