Влюбленный бес. История первого русского плагиата

И как нарочно не было дома верного дядьки урезонить безумца, – поутру он сгоряча вытолкал Лаврентия взашей из квартиры: тот, принеся чай в постель, стал по привычке корить, а барин не пожелал больше слушать такие попреки. «Молчи, старый хрыч!» И выставил слугу восвояси в деревню.

Как полоумный Павел выбежал без шинели во двор вслед за Варфоломеем и принялся в горячке рыскать по улицам и верно нашел бы развязку всех мук в глубокой Неве, если б она, к счастью для рассказа, не была скована льдом. Холод улицы отрезвил жар души, и он огляделся. Несчастный не мог понять, как же такое смогла натворить петербургская непогода? Еще вчера осенью, под ранним снегопадом он ехал в коляске по наплавному мосту над глубокой водой, и ветер вздувал волны как парусы, а нынче всю Неву от берега к берегу накрыло ледяной шубой.

«Иди-ка ты домой», – велел он себе.

Утомилась ли злая судьба преследовать Павла или хотела только сильнее уязвить его минутным роздыхом от несчастий, однако воротясь домой, он был встречен нежданным исполнением главной мечты. Смотрит – не верит глазам. В прихожей дожидается богато одетый слуга графини Настасьи, слуга с поклоном вручает ему записку. Павел с трепетом развертывает бумагу и читает письмо, написанное рукою красавицы:

«Злые люди хотели поссорить нас. Я все знаю. Если у вас осталась капля любви ко мне, придите в таком-то часу вечером. Вечно твоя до гроба, Анастасия».

Как глупы влюбленные!

Павел, пробежав молнией взора магические строки сии, забыл разом и дружбу Веры, и вражду Варфоломея. Весь мир настоящий, прошедший и будущий сжался для него в лоскут надушенной бумаги. Он прижимает его к сердцу, целует его, подносит к свету, нет ли там тайного знака, и кажется, видит в очертаниях «В» – вечно твоя, – пышный бюст Анастасии.

«Нет! – восклицает он в восторге, – это не обман. Я точно, точно счастлив. Так не напишет никто, кроме ее одной». И тут же возражает себе: «Но не хочет ли плутовка зазвать и заморочить меня, и насмешничать надо мною по-прежнему? Нет! Клянусь, больше этому не поддамся». И тут же вновь перечитывает: «Твоя, вечно твоя, до гроба».

Наконец опомнившись, Павел угрюмо прячет красноречивую записку в ящик стола. «Пусть докажет на опыте, что значат сии слова. Не то…» Павел грозит графине. «Не то… Доброе имя ее ныне в моих руках!» И он запирает ящик на ключ.

V

Тит Космократов:

В урочный час наш Павел, пригожий и разнаряженый, уже на широкой лестнице графини; его без доклада провожают в гостиную, где к его досаде, собралось уже несколько посетителей, между которыми, однако, не было косоногого.

В урочный час наш счастливец был в доме графини, где к немалой досаде Павла, собралось уже несколько посетителей, известного вида: пожилые господа с высоченными париками. Одни гости сгрудились у карточных столов в ожидании игры. Другие пили вино, усевшись на штофных диванах. Одно хорошо, – в гостиной не было козлоногого наушника форсуна.

Между тем, хозяйка весьма сухо его встречает, едва говорит с ним, но большие смоляные глаза красавицы красноречиво внушают юноше: «потерпи»…

Гости с охотой принимаются за карточную игру.

Хозяйка уверяет, что ей приятно присаживаться близь всякого игрока поочередно, ибо надеется принести каждому выигрыш. И точно, стоит ей только озарить своей красотой гостя, как карта покорно идет к счастливцу.

Все не надивятся ее обходительности.

Немного погодя графиня обернулась к Павлу:

– Вы у нас давно не были. Как вам нравятся перемены в уборах комнаты?

Гость отвечает полусухо, полувежливо.

– Но не в одной гостиной, – молвит графиня, – есть перемены, – и встает с кресел: – Не хотите ли заглянуть в диванную?

Павел с поклоном идет за графиней.

Как забилось его сердце, когда он вошел в диванную комнату полную заморского очарования. Это была вместе диванная зала и зимняя оранжерея. Вечнозеленые миртовые деревья были тесно расставлены в кадках вдоль стен. Полумрак восточного сераля обнимал диваны роскошью сладострастья. Французские гобелены в позах и лицах изображали любовные подвиги баснословных богов. Против диванного полукольца стояло трюмо, горя желанием отражать объятья любовников. А на стене красовалось известное похищение Европы, – Зевс в виде быка, влекущий нагую поклажу – доказательство власти женщины хоть из кого сделать скотину.

Наедине с юношей хозяйка сняла светскую маску.

Графиня уверяла Павла, что насмешки ее над дурным французским выговором относились вовсе не к Павлу, а к другому Павлу, одному его соименнику, и потому она долго не могла понять причину его отсутствия, пока, наконец, Варфоломей не объяснил суть дела, после чего она отказала тому пересмешнику в праве посещать ее вечера.