«Может быть, еще тебя стращает громкое имя: большой свет! Успокойся: это манежная лошадь; она очень смирна, но кажется опасной потому, что у нее есть свои привычки, к которым надо примениться».
А в одном частном письме, Пушкин, утешая приятеля по поводу преждевременной смерти сына, писал, что судьба
Все эти пушкинские обмолвки о животном (лошадь/обезьяна), то есть бессмысленном характере Божьего Промысла, не щадят Небо. Бог то равнодушен, то злобен, и никакой правды ни в Его воздаянии, ни в Его наказании нет.
В петербургской повести предметом драматического опыта становится принцип любви создателя к своему творению. Вынув любовь из сферы Блага и, допустив к любви Сатану, Пушкин, изучает разрушительный механизм этой машины и кружит вокруг трагической мысли о том, что влюбленный бес то же самое зло, что и влюбленный в творение Бог.
Вот, где положены ключи к этому анекдоту.
Наконец в нем скрыта горькая пародия на Благовещение, которое никак нельзя назвать благой вестью, потому что ангел явится в дом греха и родами
В конце концов, Пушкин однажды набрасывает свой план мироустройства.
След этого плана виден в стихотворении поэта, которое никогда при жизни Пушкина не публиковалось.
Оно датировано 1826 годом, то есть попадает как раз в тот период, когда вызревал сюжет «Влюбленного беса», но еще не был рассказан вслух.
Вот оно.
В этом беглом наброске, Пушкин рисует контур своего
Итак, во главе иного параллельного мироздания по Пушкину стоит бог богородица, а все прочее от лукавого, от черта, который делит с христианским богом круг иного пространства.
В этих еретических вибрациях Пушкина и рождались два близнеца его духовных сомнений: «Гавриилиада» и «Влюбленный бес».