Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя

Это решение, принятое между ночной посудиной и сдоб­ной булочкой, привело историков в возмущение. Они при­шли к выводу, что король был дурным братом и никудыш­ным другом. При этом забывают, что Сен-Map был приставлен к Людовику XIII кардиналом Ришелье в каче­стве компаньонки. Великий конюший, который был одно­временно и лоцманом, и кучером, докучал своему государю то как маленькая зубастая собачонка, то как капризный юный красавец.

Это нашло свое отражение в удивительном документе, составленном двумя годами ранее:

«Сегодня, 9 мая 1640 года, пребывая в городе Суассоне, его величество король имеет удовольствие сообщить вели­кому конюшему, что он не гневается за прошлое и что если вышеупомянутый дворянин даст в будущем какой-либо по­вод к неудовольствию, то жалоба его величества на сию провинность будет принесена в самой мягкой форме госпо-

дину кардиналу с тем, чтобы вышеназванный великий ко­нюший получил возможность исправить свой промах перед королем и таким образом все вышепоименованные персоны смогли найти источник успокоения в лице его величества. Каковое взаимное обязательство короля и великого ко­нюшего было дано в присутствии его преосвященства».

Однако договор Сен-Мара с Филиппом IV повлек за собой роковые последствия. Впрочем, душа фаворита наде­лена блошиными крылышками, и Сен-Мара беспокойство не терзало.

Один из главных заговорщиков, Фонтрайль, поспешил обратиться в бегство, заявив на прощание:

— Когда вам отрубят голову, сударь, вы, при вашем росте, останетесь все же видным мужчиной, ну а я слишком мал для таких отчаянных мероприятий.

В самом деле, Фонтрайль оставил после себя «Мемуа­ры», которые никто не читает.

Зато бросивший вызов судьбе Сен-Map остался в челове­ческой памяти благодаря знаменитому роману Альфреда де Веньи.

Сен-Мара схватили и вытащили из-под кровати. Хозяин этой кровати, обитатель Нарбонна, узнал случайно по до­роге на мессу о вознаграждении в сто золотых экю за поим­ку беглеца. Хотя сумма решающего значения для него, разумеется, не имела, его обуял патриотический порыв та­кой силы, что он бросился с сообщением к страже.

Еще одного заговорщика, Буйона, выволокли из-под стога. К сену, как выяснилось, он отнесся с большим дове­рием, чем к соотечественникам. Он спас свою шкуру, отка­завшись в пользу короля от прав на Седанское княжество, что дало ему возможность мирно окончить свои дни в Пон­туазе 9 июня 1651 года, угощаясь булочками с молоком.

В те горестные времена не так худо было иметь собст­венное княжество за границей. Кто был обладателем Швейцарии, тому ничто не грозило.

Послушаем теперь, о чем беседовали друг с другом ко­роль и его министр на двух стоящих бок о бок кроватях 28 июня 1642 года: два шелестящих голоса перед лицом смер­ти — великой Кастелянши и Распорядительницы покоев, предоставившей шесть месяцев отсрочки одному и один­надцать другому.

II

ДВА СОБЕСЕДНИКА В ДВУХ ПОСТЕЛЯХ (продолжение)

—  Простите, что тревожу ваш сон, дорогой кузен, но Рона такая бурная… Не беспокоит ли она вас ночами? Все плещется, все подтачивает подземелье.

—  Нет, сир, с тех пор как в подземелье явились новые обитатели, мои тюфяки стали мягче.

—  Дорогой кузен, ночью вряд ли стоит думать о Фран­ции. Нам известно, что это ваша единственная забота… с тех пор, как остальные ваши заботы исчезли.

От шпильки, подпущенной королем, Ришелье закусил губу.

—  В эти дни, — ответил он, глянув королю в глаза, — в эти дни, сир, мне б не хотелось отделиться от моей страны. Порой я был ее шпагой. И не был ли я для вас мысленно щитом в Лионе, когда Сен-Map потребовал покончить со мной? Впрочем, судите сами: из меня выжмешь меньше крови, чем из маршала д'Анкра.* — И кардинал улыбнулся, словно испытывая жалость к самому себе, отчего сморщи­лись его покрытые нездоровым румянцем щеки.

—  Ах, я давно уже не слыхал щебета господина де Сен­Мара.

—  Его щебет мог стоить королевству трех провинций, а вам — трона.

—  Бедный юноша! Он хвастался тем, что остается со мной наедине на два часа после обеда, а я выяснил, что он всего лишь запирался в гардеробе и читал Ариосто. Нет, нет, — продолжал с жаром Людовик XIII, — он не любил меня, никогда не любил. Он вечно ухаживал за своими руками, завел себе триста пар сапог, но не тех, в которых идут в сражение, а тех, в которых преклоняют колена перед дамами. Черт возьми! Я предполагаю, он предпочитал меня Нинон де Ланкло. — Несмотря на весь свой недуг, кардинал улыбнулся, услышав имя, каза­лось, хорошо ему знакомое.

* Он же Кончило Кончини — итальянский авантюрист.

—  Да еще вдобавок твердит без конца о мире мне, чело­веку войны!

—  Сир, существуют две разновидности мира. Одна за­ключается в поспешном чтении мирного договора, оно за­вершается прежде, чем перевернуты все страницы, и сво­дится к тому, чтоб заплатить тем, кому обещали заплатить.