Влюбленный д'Артаньян или пятнадцать лет спустя

—  Когда вы беседуете с Господом Богом, к какому языку вы прибегаете?

—  Д'Артаньян, вы привели меня в замешательство.

—  В таком случае я беру свой вопрос обратно.

—  Нет. Я все-таки вам отвечу. Мы объясняемся мимикой и жестами.

—  Как же это возможно?

—  Я хмурю бровь, вздуваю ноздрю, а Он перемещает облако, зажигает звезду. Это беседа без грамматики и словаря, но ясная до предела.

XLIX. ПОСЛЕДНИЙ УДАР

— Друзья мои,— возгласил д'Артаньян,— вот победитель сегодняшнего дня, — это муж, который более летает, чем ходит и общается с Богом, едва выдается свободная минута. Маршал, я представляю вам графа де Ла Фера, человека с сердцем греческого героя, господина дю Валлона, человека с силой Геракла и шевалье д'Эрбле с разумом эллина.

— Ого! — воскликнул Пелиссон, — сердце, сила, разум — да это же темы для тех трех картин, которые я предложил одному из своих друзей-художников. Фамилия этого малого Рембрандт, он расписывает панно в моем замке.

— Кажется, вы сказали Рембрандт?

— Да, да. Делает он это великолепно. Правда, чуть мрачновато.

— Где находится ваш замок, дорогой маршал?

— Главным образом в О-Суаль, вблизи Кастра.

— Почему главным образом?

— Потому что по странному капризу архитектора все службы расположены в окресностях Тулузы.

— Но от Тулузы до Кастра не одно лье пути…

— В тем то и дело,— вздохнул в ответ знаменитый воин, — из-за этого пища успевает порой остыть.

— У меня есть на этот случай отличнейший рецепт, — вмешался Портос.

— Не желаете ли поделиться со мной?

— Я приказываю зажарить с утра на вертеле шесть отборных цыплят. Затем мой пекарь разрезает два добрых хлеба, только что вынутых из печи, и вынимает из них мякоть. Затем повар засовывает туда цыплят. Хлебы закрывают, и я ем все целиком в десять утра, если я в отъезде.

— А у меня, — заметил Арамис, — есть специальные конфеты, которые мне привозят из Испании, они служат мне пищей в случае необходимости. Их изготовляют из смеси шоколада с сахаром, кофеи плодов хинного дерева.

— А у меня,— отозвался Атос,— есть мой кубок. И он наполнил его розовым бузи.

— А у вас д'Артаньян?

— У меня? Я прошу Планше принести мне фрукты в сахаре. Ну вот такие, какие он сейчас готовит.

—  Ну а если Планше не при вас?

—  Если нет Планше, я пропал.

Планше покраснел до корней волос. Великий маршал помог добраться до самой сути, испытать большего счастья возможности не было.

— Следует заметить, — продолжал Пелиссон, — аппетит — великолепная вешь. Ничто не огорчало меня так последнее время, как вид покойного короля: бледное лицо с лихорадочным румянцем на щеках и полное отсутствие аппетита.

— Вы были свидетелем его последних минут? — осведомился Портос.

— Я не мог оказать ему эту услугу, поскольку он просил меня выиграть сегодняшнюю битву. Но я слышал едва ли не последние произнесенные им слова, великие слова, господа, слова христианина и короля.

— Что ж это были за слова?

— Заметив, что я в спальне, он сделал мне знак отойти от окна, чего я, признаться, сперва не понял. Он хотел посмотреть на солнце. И тогда он мне сказал: «Пелиссон, зачем ты отнимаешь у меня то, чего не в состоянии мне дать?»

— Прекрасные слова,— заметил Арамис.

— Покойный король обращался к вам на «ты»? — поинтересовался Портос.

— Он изволил видеть во мне родственника с того самого дня, как в Па-де-Сюз я спас ему жизнь.

— Вы никогда мне этого не рассказывали, — заметил д'Артаньян.

— Пустяковое дело. Я скакал бок о бок с государем, когда он вдруг заметил, что я дышу со свистом. «Возьмите Пелиссон»,— сказал он,— и протянул мне свой обшитый кружевами платок. Для этого ему пришлось наклониться в мою сторону. В эту самую секунду пуля от мушкета просвистела мимо его уха. «Пелиссон, — сказал он мне, — твой насморк спасает жизнь королей, сохрани мой платок на память и сообщи, не желаешь ли ты вышить на нем корону графа или маркиза».

— Но на герцога он все-таки не покусился,— заметил с Серьезностью д'Артаньян.

— Нет. Однако мне известно через его камердинера, что он намеревался женить меня на одной из своих племянниц, чтоб я находился у него под рукой и чтоб вел более размеренный образ жизни в том самом смысле, в каком вы это понимаете, д'Артаньян. Это был великий монарх!

— Да, это был монарх,— отозвался Атос.— Боюсь, что после него будут либо призраки, либо тираны.

— Его упрекали в том, что он всего лишь тень Ришелье.

— Быть тенью Ришелье — не так уж мало, — заметил Атос.  

— Да, но он был неблагодарен, — вставил Арамис. — Мой бедный Сен-Мар…

— Вы знали Сен-Мара, Арамис? Арамис покраснел.

—  Боже мой, да кто же его не знал? Красивейший мужчина, одно из лучших сердец во всей Франции.

—  Кажется, его смерть сильно вас опечалила?

—  До такой степени, что я отправился путешествовать, чтоб попытаться забыть об этом.

—  Вот почему вы очутились сперва в Испании, потом во Фландрии, где вас и отыскал Планше, — заключил Атос.

—  А я-то считал, что вы сбежали в связи с арестом Сен-Мара, — ляпнул Портос.

Арамис вновь покраснел, и Атос пришел ему на помощь: