Влюбленный халиф

Мариам пила шербет, почти не ощущая его вкуса и мысленно сокрушаясь все сильнее и сильнее. Нур-ад-Дин же, сидя напротив нее, воистину отдыхал душой. Он любовался ее прекрасным, столь любимым лицом и радовался тому, что эта женщина, еще недавно погруженная в печаль об ушедшем муже, возрождалась к жизни. И более того, она столь беспокоиласьза него, Нур-ад-Дина, что бросилась на помощь, ведомая лишь чьей-то глупой болтовней.

«Аллах всесильный! Ну почему же я, достойный мужчина, вдовец, человек умный и наблюдательный, до сего дня так и не разглядел, как она хороша?! Почему давно не понял, что она ищет моего общества так же, как я — ее? Почему еще вчера, лакомясь ее сладкими лепешками, не уразумел, что люблю ее, сильную, мудрую, одинокую?»

О, то были мысли, воистину переворачивающие все с ног на голову! Или, быть может, все ставящие с головы на ноги?

Мариам же испытывала совсем иные чувства. Вернее будет сказать, что чувства были такими же: она тайком мечтала о Нур-ад-Дине, но мудро сдерживалась, давая ему возможность сделать первый шаг. Если только он, о Аллах всесильный, сам этого захочет. Ибо почтенной вдове показать, что она грезит о каком-то мужчине… Это невозможно! Более того, это непристойно! Как тогда на эту воистину падшую женщину будут смотреть соседи?!

И вот теперь она, словно влюбленная кошка или малолетняя дурочка, бросилась сюда первой, показав, что одно лишь упоминание имени почтенного соседа способно ввергнуть ее в панику и заставить броситься на выручку…

О, Мариам еще долго могла бы себя мысленно грызть и укорять, но ароматный напиток в пиале закончился. «Пора бы и честь знать», — казалось, сказал ей, глупой гусыне, дом ее уважаемого соседа.

— Ох, юный колдун…

Если бы почтенный Алим был похож на обычного человека, если бы его мудрая голова покоилась на шее, а не на обсидиановом блюде, если бы у него вообще была голова, он бы непременно укоризненно покачал ею.

— Не отвлекай меня, маг, — пробормотал Мераб. Ему сейчас вовсе неинтересно было мнение невидимого советника. Он упражнял незримые мышцы разума. И эти упражнения его и забавляли, и пугали.

— Да, мой друг, — незримый Алим всегда знал, о чем думает юноша. — Сила воображения может стать оружием поистине страшным, и ни пушка, ни секира, ни боевой слон не сравнятся с нею.

— Аллах великий! Маг, помолчи! Иначе следующей моей жертвой станешь ты.

Алим умолк. Мераб же, видя затруднение достойной ханым, напряг все свое воображение, чтобы дать возможность уважаемой Мариам без особого урона для собственного достоинства покинуть дом почтенного купца Нур-ад-Дина.

И Мариам стала собираться. Она поправила шаль, проверяя, не съехал ли в пылу перебранки с волос тонкий газ, осмотрелась по сторонам, увидела, что корзины так и стоят посреди комнаты, и легко поднялась с подушек.