В отличие от Лахлана, Дугал был серьезен, мрачен и озабочен скоростью развития любовных отношений между его хозяином и Ланой. Ему вообще не нравилось их явно затянувшееся пребывание в Даннетшире.
Каждый день кузен неустанно напоминал Лахлану, что им пора возвращаться в Акерджил. Дугал был просто в ужасе от того, сколько времени хозяин проводил вместе с Ланой. Дугал знал о данной Лахланом самому себе клятве и неуклонно поддерживал его в намерении стать последним герцогом Кейтнесса. Дугал считал, что такими вещами шутить нельзя и что, заигрывая с Ланой, Лахлан играет с огнем.
Как ни пытался Лахлан разубедить его и уверить в обратном, Дугал был полон скептицизма. Отчасти это происходило из-за того, что Лахлан никак не мог вразумительно объяснить кузену, почему они задержались здесь так надолго. Но поскольку его чувства к Лане были очень личными и очень нежными, он не желал лишний раз касаться данной темы. Лахлан боялся говорить об этом и не выставлял свои чувства к Лане напоказ, какими бы явными для окружавших они ни были. Особенно перед мрачным Дугалом, который терпеть не мог девушку. Тем не менее кое-чего Лахлану удалось добиться. Видя, что он не собирается афишировать свой роман, Дугал считал его увлечение простой интрижкой, которая вот-вот должна закончиться.
Лахлан, как мог, поддерживал в кузене это заблуждение.
Но вот однажды во время утреннего туалета Дугала прорвало. Вероятно оттого, что Лахлан упорно отказывался надевать галстук.
– Мне не нравится, как вы выглядите, – проворчал Дугал, презрительно глядя на килт Лахлана. – И вообще не нравится все то, что я вижу.
– Да? И что же ты видишь?
– Я вижу, как вы ухаживаете за мисс Даунрей.
Лахлан улыбнулся, хотя слова кузена больно его задели.
– Чепуха, мы оба прекрасно знаем, что я не могу за ней ухаживать.
– Интересно, как же тогда называется то, что вы тут делаете? – хмыкнул Дугал. – Хотя мне приятно слышать, что вы все помните. Но вам не следует чрезмерно увлекаться. Не стоит обманывать девушку призрачными надеждами.
– Я не обманываю ее, – фыркнул Лахлан.
Лана и в самом деле обо всем знала. Он не имел от нее никаких секретов, и она его понимала.
Они просто наслаждались тем немногим, что им было отпущено судьбой. Немногими днями и ночами, полными сказочного волшебства. Они не рассчитывали на счастливое будущее, его у них не было, они принимали отсутствие будущего как данность.
– Вчера вы целовались на конюшне.
– Дугал, но ведь это всего-навсего поцелуй!
– Вот именно. Все, как правило, начинается с поцелуя. А что будет, если дело этим не окончится? Если вы обольстите девушку?
– Этому никогда не бывать, – решительно ответил Лахлан. У него железная воля. Железная. Он сумеет удержать себя в руках.
– Ну а если это случится? Неужели вы наивно полагаете, что Даннеты ничего не замечают? Если это случится, Даннет потребует, чтобы вы на ней женились.
Жениться.
От этой красивой мечты у Лахлана сладко сжалось сердце.
В его воображении возникли картины, одна прекраснее другой: Лана принадлежит только ему, они проводят вместе столько времени, сколько им обоим хочется. Никто за это не станет им пенять. А впереди целая большая жизнь – вместе с ней. М-да…
Но это была мечта, прекрасное мимолетное видение, которое он прогнал усилием «железной» воли.
Пред его мысленным взором возникла суровая реальность, без всяких прикрас. На сердце опять стало холодно и пусто. Горькое сожаление убило всю его нежность. Впрочем, он не привык жалеть себя, по личному опыту зная, что это бессмысленно.
Хотя у него была железная воля и все последние дни он упорно сопротивлялся своему увлечению, его желание быть вместе с Ланой росло и увеличивалось. Каждый миг, каждый вздох, каждая мысль так или иначе были связаны с ней. Его постоянно мучили зуд, беспокойство, тревога. Освободиться от добровольно наложенных цепей – вот чего ему хотелось больше всего.
Дугал внимательно следил за выражением лица Лахлана, видя его колебания и читая все его мысли.
– Нам надо возвращаться в Акерджил.
– Нет, не надо.
– Тогда вы должны избегать встреч с ней.
– Избегать?
Но разве это возможно?
– А я говорил вам, что вы подвергаете себя искушению. Разве не так?
Спору нет, подвергает. Но Лана была живым олицетворением соблазна и искушения. Восхитительного, желанного.
– Вы помните о клятве? Вы же когда-то поклялись не иметь семью, не иметь детей.
Конечно, Лахлан ничего не забыл. Это было невозможно, это было мучительно тяжело. Он каждый день напоминал себе о данной им клятве. И каждый день в его голове возникала соблазнительная мысль.
– Но ведь есть способы предотвратить зачатие ребенка.
– Что? – У Дугала челюсть отвалилась от удивления.
Лахлан напряженно размышлял. Что, если у него не хватит решимости и твердости? Что, если от поцелуев они перейдут к более интимным ласкам? В его положении ничего нельзя было исключать.
– Как ты думаешь, можно найти в этой глуши презервативы?
– Что вы говорите? – завопил Дугал от возмущения. – Вы что, сошли с ума?
– Я в здравом уме, и не надо так кричать.
– Но зачем так рисковать? – прошипел кузен.