Влюбленный пленник

Эта нарочитая, подчеркнутая рельефность была своего рода выражением власти. Естественная – а по мнению белых чрезмерная – мужественность черных казалась эксгибиционизмом, который был откликом на другой эксгибиционизм: когда на вечеринках в честь Пантер демонстрировались белые груди. Период стыдливости, скорее викторианской, нежели социалистической, был благополучно преодолен. Даже знаменитая теория, взывающая к временам эротическим, порнографическим, похабным, допускающая самые нелепые соития, чреватые рождением протуберанцев, оставалась целомудренной, поскольку вписывалась в стереотипы и использовалась против демона: Никсона или белого империализма. Могло ли выражение «похотливая гадюка», то есть, половой член, служить для классификации какому-нибудь зоологу? Наконец, брюки были скроены по почти флорентийской моде, а доктрину стали излагать хвастливым тоном. Можно предположить, впрочем, это само собой разумеется, от углубленной гравюры на металле чернокожие перешли к трехмерной скульптуре.

С Дэвидом Хиллиардом я познакомился после студенческой конференции в университете Коннектикута. Тогда чернокожие студенты пригласили нас к себе в кампус. Я пришел сразу после Дэвида. Он уже сидел среди черных юношей и девушек и разговаривал с ними. Меня поразил этот немой вопрос на всех черных лицах. Лицах чернокожих молодых людей из буржуазных семей, которые внимательно слушали бывшего дальнобойщика, чуть старше их по возрасту. Патриарх, который разговаривал со своими потомками и объяснял им причины борьбы и смысл тактики. Это были взаимоотношения, основанные на политике, и все-таки не один лишь политический интерес подпитывал эту связь, была в ней некая эротическая составляющая, тонкая и в то же время очень крепкая. Настолько крепкая, настолько очевидная, хотя и не бросающаяся в глаза, что я не испытывал желания к кому-то одному: я чувствовал влечение ко всей группе в целом, и сам факт существования этой группы подпитывал мое влечение.

Что вообще означало мое – белое – присутствие среди них? И вот еще: в течение двух месяцев я был как будто сыном Дэвида. Мой отец был черным и к тому же на тридцать лет младше меня. Мое абсолютное незнание американских проблем, а возможно, слабость и простодушие заставляли меня искать в Дэвиде некий ориентир, но сам он вел себя по отношению ко мне очень тактично, словно эта слабость делала меня особо дорогим и близким его сердцу.

Если трудно говорить о физической привлекательности и эротизме группы революционеров, еще труднее выразить гадливость и физическое отвращение, которые испытываешь по отношению к юношам или девушкам, лишенным изящества и обаяния. Такое существует и порой это совершенно невыносимо. У фидаинов такое отвращение вызывал у меня Аднан (его убили израильтяне). А его, наверное, отталкивал мой гомосексуализм.

Вероятно, сексуальность, еще до того, как ее осознают, самый распространенный феномен в живой природе. Наверное, следует еще доказать, что это непосредственная, а возможно, и единственная причина, заставляющая стремиться к власти и могуществу, но демонстрирование могущества, пусть неосознанное, встречается даже в растительном мире. Есть еще одна, возможно, не столь универсальная функция: более или менее осознанная потребность каждого мужчины явить образ себя, передать его, продлить как можно надольше, и после смерти тоже, так, чтобы он, этот образ, являл могущество, излучал сияние мягкое, мощное и нежное: образ, отделенный от самого мужчины, от группы людей, от деяния, чтобы нельзя было сказать, будто он один из. Перед нами единственный экземпляр, он беспримерный, потому что не может служить никому примером, он образ, а не образец. Что-то вроде ироничного предписания: «Что бы вы ни делали, вы не разрушите моей единичности, моей исключительности». Эта функция настолько распространена и, возможно, настолько связана со смертью, что хотела бы осуществиться, реализовать себя при жизни того, кто ее жаждет: жаждет, поскольку застыл в образе себя самого, но и отвергает ее, желая заполучить этот образ при жизни. Молодой человек, которого фотографируют, приводит в порядок одежду, в порядок или в беспорядок, во всяком случае, как-то поправляет ее, принимает какую-то позу, возможно, эта картинка станет для него последней.