Влюбленный скрипач (сборник)

Отец, стиснув зубы и нахмурившись так, что брови сошлись в одну линию, швырял вещи в темное нутро большой угловатой сумки. Яночка видела такие в аэропорту, когда они с бабушкой Женей провожали маму в очередную командировку. Сумки были разноцветные, но все равно какие-то одинаковые. Они лежали грудами на скользком «мраморном» полу, а возле толпились крикливые люди с озабоченными лицами. Бабушка смешно называла их «челноки». Это было давно, Яночка тогда даже в школу еще не ходила. С провожаниями мать покончила быстро, сказав сурово, что это все дурацкие сантименты, и вообще – нечего таскать ребенка по вокзалам, где сплошная инфекция.

Папина сумка была такая же большая и квадратная, как у «челноков», но черная, из дорогой «крокодиловой» кожи, вся в блестящих пряжках и замочках. Отец ездил с этой сумкой в отпуск. Долго стоял перед гардеробом, отбирая, что взять, бережно складывал в таинственное, вкусно пахнущее сумкино брюхо.

Сейчас вывороченные из гардеробного нутра тряпочные груды мрачно громоздились на ковре. Пряжки и молнии на сумке блестели, как настоящие крокодильи зубы. Отец выдергивал из куч то майку, то джинсы, безжалостно комкал и зло швырял в хищно разинутую сумкину пасть. Точно это и в самом деле был крокодил, и нет ничего важнее, чем забить его прожорливую глотку. Замшевый пиджак лезть в крокодилью пасть никак не хотел, упирался. Отец на мгновение замер, слепо уставясь на металлический блеск за кофейно-седым воротником, выругался, выдернул из пиджака вешалку и, точно обжегшись, отшвырнул.

Вешалка ударилась в стену и упала возле испуганно сжавшейся в углу Яночки.

– Папа! Папочка!

Отец даже не поднял головы, продолжая набивать ненасытную «крокодилью» утробу. Глаза у него были совершенно стеклянные.

Ночью Яне приснилось, что, скормив прожорливому «крокодилу» все содержимое гардероба, отец растерянно обернулся, схватил бархатную табуретку с гнутыми позолоченными ножками – бабушка называла ее «музейный ампир» – и стал совать ее в темную пасть. Неловко повернулся, пошатнулся – и сам упал туда же.

Сумка клацнула молнией, сыто вздохнула, приподнялась на толстых «крокодильих» ногах – и двинулась к Яночке…

Девочка вскрикнула – и проснулась. Тихо, тихо. Никаких крокодилов, это сон, просто страшный сон. Но сердце колотилось – не унять, – и воздух застревал в горле. Лежать было почему-то неудобно, как будто простыни стали липкими. Неужели Георгий что-то подсунул ей в постель? Брата держали в его комнате, но, может, нянька не уследила?

Яночка вылезла из кровати, дотянулась до выключателя – и вздрогнула: по ногам текла кровь. Это было так страшно – папа, папочка, зачем же ты ушел, я же умру, умру! – что она не сразу вспомнила, как переглядывались, хихикая, одноклассницы: у тебя уже было или ты еще маленькая? А у меня давно уже, с прошлого года. Некоторые, опасливо озираясь, как будто это что-то совсем неприличное, запретное, почти беззвучно шептали цокающее слово «менструация». Те, у кого «уже приходят», глядели на «еще маленьких» почему-то свысока.

Вот и она теперь «большая». Взрослая. Самостоятельная. Как говорил отец? На блюдечке с голубой каемочкой никому ничего никогда в жизни не подают, все надо делать своими руками. Яна сглотнула слезы, содрала с кровати испачканную простыню и, тихонько всхлипывая «папа, папочка», побрела в ванную.

2. Воскресный папа

После развода мать как будто закаменела. Медсестру Еву Викентьевну, следившую за Георгием, она не трогала, но домработницы теперь сменялись с калейдоскопической скоростью. Вернувшись из банка или с каких-нибудь переговоров – вновь и вновь пытаясь доказать себе свою состоятельность, она затевала все новые и новые проекты, – Света находила какой-нибудь «непорядок» и нудно, с ледяным презрением в голосе и взгляде выговаривала очередной «помощнице по хозяйству». За слишком горячий или недостаточно крепкий кофе, за пульт от телевизора, лежащий не на той полке, за якобы пережаренное мясо – в общем, за все подряд. Некоторые увольнялись сразу, некоторые – через неделю. Больше месяца не выдерживала ни одна. Через два-три дня появлялась следующая «помощница», и все повторялось.

Поначалу Яна в «перерывах» сидела на сухомятке – чего-чего, а сыр-колбаса-йогурты в холодильнике не переводились. Потом надоедало, хотелось «нормальной еды». Бабушка Женя после похорон Семена Петровича из дому почти не выходила, но Яна звонила ей регулярно:

– Ба, что нужно для омлета?

Прижимая телефонную трубку ухом, Яна под Жениным «дистанционным руководством» готовила омлет. Или куриный бульон. Или салат. Или даже блинчики. Оказалось, что все это совсем не сложно.