Влюбленный убийца

Тетя Вика заехала за сестрой на машине, оставила автомобиль во дворе и поднялась в квартиру. Когда сестры, прихватив бутерброды и бутылку минеральной воды, спустились через полчаса во двор, возле машины крутилась огромная собака. Надо думать, ничья.

Тетя Зая растерялась и остановилась, а тетя Виктория говорит: — Не бойся, она не кусается.

— Ты ее знаешь? — удивилась Зоя.

— Конечно, — кивнула Виктория, — это собака.

— Вижу, что собака! Она точно не кусается?

— Абсолютно. Не будет же она грязное в рот брать, — невозмутимо ответила Виктория.

— Что грязное? — растерялась тетя Зая.

— Тебя, естественно.

— Я не грязная! — возмутилась Зоя.

— Ага, — не моргнув глазом, парировала Виктория, — по улице ходит и чистая. Вот ты стала бы кусать собаку за грязную лапу?

— Нет, конечно! — окончательно растерялась Зоя.

— А она что, глупее тебя? Она тоже о здоровье заботится.

— Ну, знаешь!

— Конечно, знаю.

Морис весело рассмеялся, а потом спросил: — И чем же дело завершилось?

— Тетя Виктория угостила собаку бутербродом, который собиралась съесть сама. И они с тетей Заей отправились на выставку, где купили все, что и планировали.

— А вы ведь тоже не боитесь собак, — напомнил Морис.

— А чего мне их бояться? — искренне удивилась Мирослава.

— Уверены, что они не будут брать в рот грязное? — сыронизировал Миндаугас.

— Нет, у меня другой подход…

— Какой?

— Я уверена, что мы одной крови.

— Я думал, что только с котами.

— Нет, и с собаками тоже.

* * *

Было около четырех вечера, когда «БМВ», за рулем которого сидел Морис Миндаугас, припарковался на стоянке возле Загородного парка. Несмотря на будний день, народу в парке было довольно много.

— Давай сначала прогуляемся, — предложила Мирослава.

Морис согласно кивнул. Они прошли по аллее до островка дубового леса, присели на скамью.

— Как хорошо, — сказала Мирослава.

Где-то совсем рядом запел соловей, и они несколько минут слушали его молча.

Потом Морис тихо спросил: — Спустимся к Волге?

— Давай.

Они миновали конный двор, дошли до обрыва и по крутой лестнице в несколько пролетов спустились вниз.

«Хорошо, что мы обули кроссовки», — подумал Морис, чувствуя, как ноги утопают в мягком золотисто-желтом песке.

Река, казалось, дремала под ослепительно-ярким солнцем, и не думающим катиться к закату. Волны с тихим шипением набегали на песок, время от времени выбрасывая на берег блестящий камушек или маленькую ракушку.

Морис невольно подумал о море, родной и любимой Балтике, по которой он очень скучал…

— Смотри, — воскликнула Мирослава, — кубышка!

Он проследил за ее взглядом и увидел недалеко от берега среди покачивающихся зеленых листьев желтый цветок.

— Раньше их здесь не было, — произнесла девушка.

И Морис не понял, сожалела она о том, что они появились, или о том, что раньше их не было. Но уточнять не стал.

— Пойдем, — Мирослава тихонько дотронулась до его руки, и они направились в сторону лестницы.

Поднявшись, они опустились на скамью на самом обрыве и сидели несколько минут, наслаждаясь видом на широкую гладь реки с белыми прогулочными теплоходами с веселыми туристами на палубе, стремительно пролетающими моторками и черными баржами, усердно перевозящими тяжелые грузы.

Вернувшись по одной из тенистых аллей почти к началу парка, они вошли в «Звездочку». Посетители поодиночке, парами и небольшими группами бродили по павильону, переходя от одной картины к другой и тихо обмениваясь впечатлениями. Морис залюбовался пейзажем с изображением древнего дуба на фоне светлой водной глади.

— Кота нет, — тихо вздохнула Мирослава.

— Какого кота? — не сразу понял он.

«У лукоморья дуб зеленый;
Златая цепь на дубе том:
И днем, и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом»,

— все так же тихо продекламировала она.

— Кота нет, — согласился Морис, — зато на картине рядом есть белка.

Белка действительно была, ярко-рыжая, словно сгусток летнего солнца, и черные бусинки глаз сверкали, как живые, а не нарисованные…

— Белка прелесть, — вздохнула Мирослава, — а где орешки?

— ?!

«Белка песенки поет, Да орешки все грызет; А орешки не простые, Скорлупы-то золотые. Ядра — чистый изумруд. Белку холят, берегут».

— Вам не угодишь, — фыркнул Морис.

Мирослава тихо рассмеялась в ответ.

Они прошли дальше и залюбовались кирхой, упирающейся своей башенкой в ярко-синее небо.

— По-моему, художница талантлива, — обронил Морис.

— И даже более того, — отозвалась Мирослава.