Влюбленный злодей

– Тогда я не знал, что и думать, – чуть поразмыслив, ответил Дмитрий Михайлович. – Судите сами: никто происшествия с попыткой само-утопления не видел, и только одна юная особа рассмотрела его из окон своего дома. Причем она его лично не знает, но утверждает, что неизвестный хотел покончить собой из-за любви к ней. – Пристав немного помолчал. – Околоточный ее рассказ басней обозвал. А я… Я не знаю…

– Хорошо, – записал я рассказ пристава Протасова в свою памятную книжку. – И чем закончился ваш визит к Борковским?

– Я не стал более ничего выпытывать у генеральской дочери и обратился к генеральше: «Как вы желаете, чтобы мы поступили: продолжили розыски этого господина, пытавшегося утопиться… из-за вашей дочери, или оставили все как есть?» – «Я не хочу, чтобы вы давали ход этому делу, – с ходу ответила мне генеральша, и я понял, что решение это она приняла не тотчас. – В конце концов, это касается нашей семьи и никого более». Я не стал с ней спорить, откланялся и отбыл восвояси, – закончил свой рассказ Дмитрий Михайлович и добавил: – У нас настоящих дел невпроворот, так что расследовать басни как-то не с руки…

– Значит, все-таки «басни»? – в упор посмотрел я на пристава.

– Думаю, да, – не очень уверенно произнес он.

– Ну что, одной неясностью стало меньше? – глянул на меня полицеймейстер Таубе.

– Полагаю, что да, – ответил я, – хотя многое еще предстоит прояснить.

– Что ж, удачи вам и скорейшего завершения расследования этого дела, – пожелал барон фон Таубе, как мне показалось, искренне.

– Благодарю вас, – так же с чувством ответил я.

* * *

Вернувшись в свой гостиничный нумер, я поначалу никак не мог понять, что меня так тревожит и не дает привести в порядок мысли. А потом понял: покоя мне не давала странная периодичность всего случившегося за несколько месяцев, а еще то, что все произошедшее так или иначе затрагивало юную графиню Юлию Александровну.

Я достал свою памятную книжку, раскрыл записи и продолжил размышления…

Первые два анонимных письма появились в доме Борковских двадцать седьмого мая.

Двадцать восьмого июня произошел странный случай с попыткой самоубийства в Оке молодого человека (и спасения его лодочниками), чего никто не видел, кроме дочери генерала.

На следующий день, двадцать девятого июня, в особняк Борковских было подкинуто письмо с признанием этого молодого человека в любви и объяснением желания утопиться. Письмо было адресовано Юлии Александровне…

В ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое июля было совершено дерзкое нападение на молодую графиню Юлию Борковскую с попыткой изнасилования (чего не случилось благодаря бдительности горничной Евпраксии Архиповой).

Утром двадцать восьмого июля генеральская дочь увидела своего ночного мучителя, прогуливающегося по набережной Оки и посматривающего на ее окна, что можно расценить как неслыханную наглость. Но уже через минуту, когда в окно посмотрел генерал Александр Юльевич, набережная была совершенно безлюдна…

Двадцать седьмое, двадцать восьмое, двадцать девятое… Поразительное однообразие в числах.

Что это? Совпадения?

Вряд ли…

15. О чем поведал новый свидетель

Наука графология была совсем еще молодой – первые серьезные работы стали появляться в Российской империи менее десяти лет назад. И как нередко случается с нововведениями, графология приживалась в следственных органах с трудом; особенно не в чести она была у людей старой школы, таких как Николай Хрисанфович Горемыкин, имевших против нее стойкое предубеждение.

Особенно любопытна была большая научная работа психографолога Ильи Федоровича Найтенштерна, называющаяся «Психографология» и не встретившая жесткого сопротивления оппонентов, потому что содержала обширную фактологическую базу.

Илье Федоровичу Найтенштерну в своей работе удалось доказать, что особенности почерка, присущие каждому человеку, есть явление уникальное, как, к примеру, отпечатки пальцев. Почерк формируется максимум к двадцати пяти годам, все последующее время остается в своих базовых характеристиках неизменным и персональным.

– Причины индивидуальности почерка кроются в психических и физиологических особенностях, а также в типе нервной системы, – сказал мне еще при первой нашей встрече Илья Федорович. – Например, заглавная буква Г, по форме написания похожая на строчную, говорит о том, что человек, написавший ее, мягок, прост в обращении и, скорее всего, искренен.

Прямая буква М без каких-либо закруглений говорит о прямоте и недюжинной силе воли. А буква Ы, похожая на цифру шестьдесят один, может поведать нам, что человек, ее написавший, влюбчив и дружелюбен.