Влюбленный злодей

Если, к примеру, вам в руки попадет письмо с почерком грубым и жирным и буквами, выведенными слишком старательно и дугообразно, то можно задаться вопросом, а не преступник ли автор данного письма. – Не дожидаясь моего ответа, эксперт добавил: – Скорее всего, так оно и окажется. А если буквы будут слабые и неровные, часто опускающиеся книзу, а вторые палочки часто не закончены, то это говорит о том, что человек, написавший эти строки, серьезно болен, причем хронически и тяжко…

По письму, милостивый государь, можно определить не только основные черты характера человека, в нашем случае преступника, но также установить, здоров он или болен. Причем можно предположить с большей или меньшей степенью точности, каким именно заболеванием страдает владелец конкретного почерка. А еще можно узнать скрытые способности человека и помочь ему определиться в профессии…

Илья Федорович Найтенштерн был большой умницей, и когда мне принесли телеграмму с вестью о его приезде в Нижний Новгород, я был несказанно рад, поскольку в отличие от судебного следователя Горемыкина верил в графологию и почерковедческую экспертизу. К тому же Илья Федорович был отнюдь не экспертом из числа бывших учителей, один из которых регулярно привлекался Николаем Хрисанфовичем для составления почерковедческой экспертизы, а ученым с европейским, если не сказать мировым, именем.

Я забронировал для Найтенштерна один из лучших нумеров в гостинице и в означенное время поехал встречать ученого на вокзал.

Илья Федорович приехал первым классом и имел с собой из поклажи только небольшой дорожный саквояж, будто отправился ненадолго и совсем недалеко. На перроне было множество народа, но фигуру психографолога не заметить было нельзя: Найтенштерн был на целую голову выше остальных пассажиров и встречающих.

Поздоровались мы как старые добрые приятели и здесь же, на Вокзальной площади, взяли извозчика.

– Гостиница «Париж» на Покровке, – сказал я.

Когда проезжали мимо Окружного суда, Илья Федорович спросил:

– Это что, губернаторский дворец?

– Дворец, – ответил я. – Но не губернаторский, а правосудия… – И пояснил: – Это здание Окружного суда.

Подъехали к гостинице. Я рассчитался с извозчиком, и мы прошли в холл. Илью Федоровича записали в книге приезжих и проводили до забронированного мною нумера.

– Вы отдыхайте покуда, а я…

– А что мне отдыхать? Я совсем не устал, – не дал мне договорить Найтенштерн. – Вот если бы вы могли меня сразу обеспечить работой, я был бы вполне удовлетворен, – добавил Илья Федорович, входя в нумер и оглядывая его. – Неплохо, неплохо… А что, здесь вполне можно жить и работать. Правда, я сказал своей супруге, что отлучаюсь всего на два-три дня…

– Вы полагаете, этого времени вам хватит для того, чтобы провести психографологическую экспертизу писем? – поинтересовался я.

– Если вы принесете мне эти письма сегодня, думаю, вполне хватит, – резюмировал Илья Федорович и опустился на диван, поставив свой дорожный саквояж рядом.

– Тогда я пошел, – сказал я.

– Ступайте, Иван Федорович, – произнес Найтенштерн и углубился в думы, смысл которых был для меня недоступен.

* * *

Судебного следователя Горемыкина мне пришлось дожидаться минут двадцать. Орденоносный старикан, вероятно, был у кого-то из начальства и получил там изрядную долю распеканции, поскольку вернулся хмурый и весьма озабоченный.

– День добрый, Николай Хрисанфович, – бодро поздоровался я и сразу обозначил цель своего прихода: – Разрешите поработать с «анонимными» письмами из дела Скарабеева? И еще мне нужен образец его почерка, – добавил я.

– Что вы все время спрашиваете разрешения, господин Воловцов, когда у вас больше прав, нежели у меня или у любого здешнего судебного следователя? – недовольно спросил судебный следователь Горемыкин, бросив на меня сумрачный взгляд.

– Я считаю это правильным, – ответил я. – Вежливость еще никому не вредила.

– Эта ваша вежливость попахивает откровенной издевкой, – хмуро изрек Николай Хрисанфович, стараясь не встретиться со мной взглядом.

Похоже, что в кабинете начальства он имел весьма нелицеприятный разговор, настолько испортивший ему настроение, что он на время перестал себя контролировать.

– Да полноте вам, какая издевка, – произнес я миролюбиво, заметив, что старик и так сожалеет о сказанном. – Просто я считаю, что негоже соваться в чужой монастырь со своим уставом. А у вас что-то случилось? – вполне искренне поинтересовался я.

– Ничего не случилось, – проворчал Николай Хрисанфович и наконец поднял на меня глаза: – Кстати, в деле отставного поручика Скарабеева появился новый свидетель.

– Вот как? – поднял я в удивлении брови.

– Именно так, – ответил судебный следователь Горемыкин. – Не желаете ли ознакомиться с протоколом допроса?

– Хотелось бы… – неопределенно ответил я, весьма пораженный неожиданной новостью.

– Я подшил его последним за протоколами допросов свидетелей, – пояснил Николай Хрисанфович. – Нашли?

– Нашел, – ответил я, полистав дело, и принялся читать протокол.