Влюбленный злодей

Звали свидетеля Федором Осипчуком. Он служил камердинером у барона Геральда Аллендорфа, особняк которого также находился на набережной Оки. Вероятно, барон Аллендорф и генерал граф Борковский были близко знакомы, о чем я не преминул спросить у Николая Хрисанфовича.

– Знакомы, разумеется, – не очень охотно отозвался судебный следователь Горемыкин, что я приписал его скверному настроению и вернулся к чтению протокола. Показания нового свидетеля, надо признать, были прелюбопытные…

Оказывается, в одиннадцатом часу вечера двадцать восьмого июля Федор Осипчук прохаживался по набережной, ожидая баронессу Аллендорф, чтобы проводить ее домой. Вдруг он увидел приближающегося со стороны моста человека в плаще и военной фуражке. Когда луна осветила его лицо, камердинер Осипчук узнал в нем поручика Скарабеева…

Стоп! Откуда камердинер может знать Скарабеева?

Этот вопрос я адресовал Горемыкину, и судебный следователь, искоса поглядывая на меня, спокойно известил:

– Этот же вопрос я задал свидетелю Осипчуку.

– И что он ответил? – поторопил я орденоносного старикана.

– Свидетель Осипчук мне ответил, что не единожды видел этого офицера прогуливающимся по набережной. Однажды, будучи вместе с лакеем генерала Борковского Григорием Померанцевым, Федор Осипчук спросил его, указывая на поручика Скарабеева, не знает ли Померанцев, кто это такой? И Григорий Померанцев ответил ему, что этот офицер – новый подчиненный его барина генерала Борковского, поручик Скарабеев.

Судебный следователь Горемыкин немного оправился от начальнической распеканции и сделался прежним стариком – деловым, дотошным и слегка ядовитым. А я продолжил читать показания нового свидетеля…

Узнав в прохожем поручика Скарабеева, Федор Осипчук увидел, как тот подошел к окнам гостиной особняка Борковских и, поднявшись на носки, заглянул в комнату. В это время возле окон гостиной появляется взволнованный Григорий Померанцев и предостерег Скарабеева:

– Берегитесь! Вас могут заметить, спрячьтесь!

Поручик отпрянул от окон и встал за деревьями. После чего ответил Померанцеву:

– Как же я смогу войти в дом?

На что Григорий Померанцев ответил:

– Будьте покойны, я все устрою. Только позже, когда все уснут…

Говорили они оба так громко, что камердинер барона Аллендорфа, находясь на набережной, превосходно все расслышал. А может, у него просто был исключительный слух?

– Прочли? – спрашивает меня Николай Хрисанфович.

– Прочел, – ответил я.

– И что вы на это скажете? – победно посмотрел на меня судебный следователь Нижегородского Окружного суда Горемыкин. – Вот она, связь Скарабеева с лакеем Померанцевым. Это многое объясняет и доказывает. Не так ли, господин Воловцов?

Конечно, можно сказать таким образом: «Не так, господин Горемыкин. Поскольку показания свидетеля лживы, как и сам свидетель Федор Осипчук, которого подбили дать ложные показания. В одиннадцатом часу вечера Григорий Померанцев никак не мог быть возле особняка генерала Борковского и разговаривать с поручиком Скарабеевым, поскольку в указанное время пил чай с пряниками у Агафьи Скорняковой, у которой и оставался до утра следующего дня».

Но я ничего такого не сказал. Пусть это пока остается моей тайной или козырем в рукаве, который я вытащу, когда придет срок. Ждать осталось недолго… Поэтому на вопрос Николая Хрисанфовича я ответил вполне резонным вопросом:

– А почему этот ваш свидетель молчал до последнего дня?

– Не хотел ввязываться в это неприятное дело, – последовал не менее резонный ответ.

– А сейчас, стало быть, захотел? – сыронизировал я.

– Говорит, что не может больше молчать, хочет справедливости, – ответил Горемыкин.

– Что, совесть заела? – Я едва сдержал усмешку.

– А по-вашему, так не бывает? – ответил на мою иронию вопросом Николай Хрисанфович.

Чего это я взъелся на старика? Не он же вытащил на свет божий лжесвидетеля и заставил давать его ложные показания. Он лишь исправно выполняет свой долг. Появился новый свидетель – допросил и запротоколировал, потом сообщил мне. Все как положено…

– Бывает, – легко согласился я и добавил уже обыкновенным тоном: – Мне бы хотелось самому допросить его.

– Да ради бога. – Николай Хрисанфович не проявил никакого недовольства. – Адрес в деле.

– Благодарю вас.

Я записал нужный адрес в памятную книжку и, прихватив все четырнадцать «анонимных» писем, находящихся в отдельной папке, и письмо Скарабеева любовнице, удалился из кабинета Горемыкина.

Наверняка Илья Федорович Найтенштерн меня уже заждался…

16. Допрос лжесвидетеля

– Вот вам подметные письма, которые следствием именуются как анонимные, а вот письмо с образцом почерка подозреваемого Скарабеева. – Я положил перед Найтенштерном раскрытую папку с бумагами. – Работайте, не буду вам мешать…

С этими словами я вышел из нумера Ильи Федоровича с твердым намерением побеседовать с объявившимся свидетелем Федором Осипчуком и, по возможности, выяснить, кто его подбил на дачу ложных показаний.

Следовало выяснить два вопроса, тормозящих следствие.