Влюбленный

Мы гуляем по Венес — Бич. Рядом с пляжем по асфальтовой дорожке катаются на роликах жизнерадостные девушки и парни. К домам прилепились палатки: торгуют сувенирами, одеждой. Полно бездомных и странных типов. Вдоль тротуара в рядок сидят гадалы. Кто перебирает карты, кто заглядывает в хрустальный шар, кто читает судьбу по руке. Наташе нравится интеллигентного вида дядя, плечи которого покрыты пледом. Она присаживается к нему, а я отхожу в сторонку. Начинается сеанс. Наташа внимает гаданию всем сердцем.

Проходит двадцать минут, тридцать, сорок, час. Я продрог на ветру, а оракул все говорит и говорит. Ну, слава Богу, конец. Наташа подходит ко мне. Я обнимаю ее, чувствуя, что она расстроена.

— Нагадал плохое?

— Да — Что?

— Что ничего у нас с тобой не выйдет.

— А — а-а…

— Да, все правильно. Мне надо строить свою жизнь. А тебе — свою.

Слова того типа в пледе произвели на Наташу огромное впечатление. Возможно, что семя его пророчеств упало на подготовленную почву, но Наташа с тех пор стала темнее тучи и впала в глубокую депрессию.

Не оставалось больше никаких сомнений, что отношения с Наташей зашли в тупик. Тут‑то как раз и подоспел просмотр документального фильма Давыдова, который поставил на всем жирную точку. Вот как это было.

В Лос — Анджелес прилетел продюсер Ли Дейвис и попросил меня озвучить фильм закадровым текстом. Организовал просмотр.

Приехали, начали смотреть. Какие‑то скучные интервью, мой затылок. И вдруг, как гром среди ясного неба, — Аня и Маша резвятся на траве в Центральном парке. У Наташи перехватило дыхание. Я почувствовал, как внутри нее сжалась невидимая пружина. А следом — новый удар. Между делом Давыдов вставил эпизод, когда я звоню в Москву и разговариваю с дочками. Ему необходимо было показать, что сам ведущий мечется в сомнениях и не знает, вернуться ли ему на родину или закрепиться в новой стране. Наташа смолкла. Напряжение в зале было такое, что даже Ли растерялся. Перевод его больше не интересовал. Так в глухой тишине картина и добежала до своего логического конца.

В последних кадрах фильма ведущий (то бишь я) носится по улицам Лос — Анджелеса — все отчаяннее и быстрее, пока его автомобиль не упирается в тупик. Всё. «The End». Конец.

…Мой гардероб поместился в двух чемоданах, книги пришлось завернуть в полиэтиленовые мешки, предназначенные для мусора. Загрузив старенький «шевроле», я выехал со двора. Надо было где‑то отсидеться и зализать раны. Мне пришел на ум мотель, в котором когда‑то останавливались Вера и девочки. Не символично ли это?

Ну что ж, в мотель так в мотель. Прибавив скорость, я направился на улицу Фэйерфакс.

Часть вторая

Мотель съедал тридцать пять долларов ежедневно. Значит, в месяц на проживание уйдет тысяча! Многовато.

Я купил газету и стал внимательно просматривать объявления. Мне повезло. Я наткнулся на «чистую и уютную» комнату за четыреста пятьдесят долларов в месяц, тут же созвонился с хозяйкой и, не откладывая в долгий ящик, перевез свой скарб на новое место, в город Санта — Монику.

Хозяйка была старенькая и очень хмурая. Оглядев меня с головы до ног, она заметила, что я произвожу впечатление серьезного человека и вряд ли буду приглашать шумных гостей, особенно девушек.

— Они все больны сифилисом! Я покажу газету. Статистика ужасающая!

Хозяйка эмигрировала из Испании, была глубоко религиозной и потому распущенный американский образ жизни категорически не принимала.

На кухне мы едва могли развернуться. На полках, столиках, табуретках, на полу и под потолком — кругом были нагромождены пакеты с продуктами. Даже холодильник старушки был так забит, что даже крохотный стаканчик йогурта невозможно было втиснуть. Старушка явно готовилась к длительной осаде. Или боялась землетрясения.

— Доплатите еще четыреста, и я буду вам готовить! — предложила она.

Я вдохнул мертвящий запах ее блюд, отдающий формалином, и вежливо отказался.

Санта — Моника называется городом, но это часть большого Лос — Анджелеса.

Главная магистраль города, бульвар Санта — Моника, тянется от Тихого океана, затем проходит по городу Беверли — Хиллз, пересекает город Голливуд и упирается в деловой центр Лос — Анджелеса. Весь этот путь расторопный водитель может покрыть за полтора часа.

Мне захотелось на Васанту, просто взглянуть на знакомые окна. У входной двери лежали опавшие листья. Почтовый ящик топорщился кипой писем. В доме ни единого огонька, ни малейшего движения. Где же она?

Чтобы чем‑то занять себя, я решил привести в порядок старые московские записные книжки. Я принимал это как лекарство, надеясь, что прошлое даст мне возможность хотя бы на какое‑то время прийти в себя. Я листаю полосатые голубые листочки и уношусь мыслями в другое время, в иное пространство…

…Мне подмигивает полковник в отставке, руководивший одним из отделений Бюро пропаганды советского кино, он отчаянно жмет педаль акселератора и приговаривает: «Больше скорость — меньше ям! Все инструкции к …ям!» И трясет меня по разбитым дорогам Донбасса на очередную творческую встречу.