Вместе

Подбегает к сыну и начинает ощупывать его трясущимися пальцами. Скула рассечена и кое-как заклеена пластырем, под носом осталась засохшая кровь, на подбородке тоже пластырь, на плече наливается синяк. Ребра вроде бы целы, но кожа на боку покраснела и припухла, и именно там парень держит лед.

– Ты как? Сильно больно? Скорую вызвали? – причитает мать, а Захар только морщится и уворачивается от ее рук.

– Мам, все нормально, не надо скорую. Пара синяков только.

– Боже мой, ну что за зверь! Не надо было его оставлять одного, не надо, – она будто не слышит, плачет, продолжая ощупывать его лицо и поглаживая поврежденные места, будто надеясь вылечить силой прикосновения. Вдруг резко вскидывает голову и кричит: – Где он сейчас? Что с Гришей?

Захар еще никогда не видел маму такой испуганной, он ничего не может понять, берет ее за руки и с силой сжимает, привлекая внимание:

– Ма-ам, все хорошо, не волнуйся. Ну подрались немножко, бывает, мы же мальчишки, ты сама так всегда говорила, – говорит с ней как с маленькой, пытается успокоить, но Лика лишь затравленно смотрит на него. – С Гришкой все хорошо, сейчас переоденется и спустится. Мы ужинать собирались, будешь с нами?

Она мотает головой и вырывает руки, собираясь куда-то бежать. В комнату заходит Гринька, целый и невредимый, и Лика бросается к нему.

– Мальчик мой, прости, прости меня, – ощупывает и второго сына, быстро убеждаясь, что на нем нет ни одной царапины, и с облегчением прижимает к себе крепко-крепко.

Парень недоуменно смотрит на брата, но тот лишь пожимает плечами.

– Прости, что не рассказала сама, прости, что скрывала столько лет, – она говорит, отрывисто всхлипывая и размазывая слезы по лицу. – Я не хотела, чтобы так, я просто испугалась, понимаешь? Ведь она твоя сестра, вам нельзя быть вместе. Я рассказала ему, я хотела, чтобы аккуратно, а он… Прости меня, Гринька, я всегда хотела для тебя только лучшего. Я всем хотела лучшего, хотела сохранить семью, хотела, чтобы у всех вас был один папа – самый лучший…

Она снова крепко сжимает его в объятиях, продолжая рыдать, но парень резко отдергивает от себя мать:

– Ты ЧТО хотела? – громко спрашивает он.

– Да-да, мне тоже интересно, о чем речь, – подходит ближе Захар, отбрасывая пакет со льдом в кресло.

Она испуганно переводит взгляд с одного сына на другого, будто силясь что-то понять. Долго молчит, закусив губу.

– Мы ждем пояснений, – не выдерживает ожидания Гриша.

– Я… Я… – заикается Лика. Что-то складывается не так, почему они так смотрят на нее, будто услышали что-то новое? Влад же был здесь? – Дайте воды, пожалуйста.

Брови сыновей сдвинуты, они так похожи сейчас! Оба суровы и оба ждут ответа. Лика тянет время, сидя на диване и медленными глотками опустошая бокал с водой. Глубоко дышит, пытаясь отогнать панику и обрести спокойствие. Дальше тянуть невозможно.

– Он уже уехал? – тихо спрашивает она.

– Кто? – хором уточняют парни.

– Влад Терентьев, – поясняет она, – он же был тут?

– Был, – отвечает Гриша.

– Уехал, – добавляет Захар.

– Что он вам сказал?

– А что должен был?

Со стоном отчаянья Лика откидывается на спинку дивана. Мальчишки хотят услышать ее версию. Что ж, это разумно. И даже хорошо: не рубят с плеча, не обвиняют, возможно, даже уже смирились с новостью. И она начинает свой рассказ:

– Это случилось, когда Егору было восемь, а Захару пять. Может быть, ты помнишь, что тем летом я пропадала на две недели? – Захар задумчиво кивает, а Лика продолжает: – Я никогда не рассказывала вам, что тогда случилось. И не буду. Много всего было, но сейчас значение имеет лишь одно – я изменила вашему отцу с Владом и забеременела. Я хотела сохранить семью и убедила Мишу, что это его сын. Но когда родился Гриша, для меня начались тяжелые времена, – она вздыхает и смотрит на побледневшего и ошеломленного Гриньку: – ты слишком похож на отца. На своего настоящего отца. Я смотрела на тебя и вспоминала о своей ошибке. Каждый чертов день! Ты часто обвинял меня, что братьев я люблю больше. Это не так, Гриш. Просто мне было больно смотреть на тебя…

Из ее глаз ручьями текут слезы и она почти физически ощущает, как между ней и сыновьями вырастают стены отчуждения.

– Что же изменилось теперь? – надрывно вскрикивает Гриша.

А вот и первая ласточка надвигающейся истерики. Сердце Лики бешено колотится, ожидая бури, но она встает и тихо говорит:

– Джели – дочь Влада. Ты целовал сестру. Я видела кусочек клипа. А может быть, вы уже зашли дальше. Так нельзя, это против природы.

– Против природы? – заорал сын и Лика отшатнулась. – А изменять мужу – не против природы? А всю жизнь врать – не против природы? А лишать ребенка любящей матери, потому что той стыдно – не против? Я всю жизнь думал: что же со мной не так? Почему я не похож на них? Почему меня не так любят? А оказалось – вот оно: я – ошибка! Гребаная ошибка, за которую ты всю жизнь себя винила! Ненавижу тебя!