Вместе

ГОЛОС № 1: Потому что ты придурок, вот почему.

ГОЛОС № 2: (неразборчиво)

ГОЛОС № 1: “Внемли”, включись! Сколько стоит авиабилет из Окленда до Мауи? На завтра.

“внемли”: Место в эконом-классе на рейсе “Американ Эйрлайнс” завтра, в 12:15, стоит 1290 долларов.

ГОЛОС № 2: Да ты совсем сбрендила!

ГОЛОС № 1: Вот возьму и поеду. Мне нужен перерыв. Это будет стоить того.

ГОЛОС № 2: Хочешь сбежать от меня?

ГОЛОС № 1: Да. Ты постоянно тут торчишь. И никогда ничего не делаешь.

ГОЛОС № 2: А знаешь что? Вали на все четыре стороны. Не просто на Мауи. Переезжай, сдохни, выпей яду. Мне пофиг. Эта хрень включена? “Внемли”, выключись! Синди, не трогай! Это Рены.

ГОЛОС № 1: Что хочу, то и трогаю!

ГОЛОС № 2: Мои вещи ты трогать не будешь! Ты ведешь себя как ребенок!

ГОЛОС № 1: Это я ребенок? Знаешь, чего я хочу? Я хочу мужчину, которому не нужно постоянное одобрение от всех бывших!

ГОЛОС № 2: А ты вечно разыгрываешь драму. Мне надоел этот театр одного актера. Эти монологи. Ты всегда как будто под софитами, поешь о своих страданиях сидящим в темноте зрителям. Эй! Ну-ка, положи, пока я сам у тебя не забрал!

Телефон Дилейни звякнул. “Пора размяться и пройтись! У тебя три минуты”.

Дилейни в смятении встала и вышла в коридор, где наткнулась на Карину.

– Ну как, есть что-нибудь интересное? – спросила та. Крылья бабочки затрепетали.

– В записях? – переспросила Дилейни. – О да. Это очень интересно.

– Что-нибудь важное для расследования? – Еще одна вспышка синевы.

– Нет, – ответила Дилейни.

Она пока не планировала внедрять свою идею, но все время прокручивала ее в голове, репетировала вступление, пыталась предсказать реакцию, контраргументы, а сейчас вдруг поняла, что готова. Карина стоит прямо перед ней, и хотя она не уверена, что именно Карина – ее крестоносец, другой возможности может и не представиться.

– Я слушала ссору, – сказала Дилейни.

Карина кивнула, на лице словно было написано: “И это тебя удивляет?”

– Мы не должны сообщать о таком?

– Нет, – ответила Карина. – Не забывай, что это все запрещено. Мы, по идее, вообще не должны это слышать. Так что категорически – нет и нет. Хотя было два случая, когда с помощью “Внемли” удалось предотвратить убийства.

– Но домашнее насилие допустимо?

– Ты серьезно?

– Не знаю, – вздохнула Дилейни. – Я не могу понять, мы за прозрачность или нет?

– Если это не касается антитеррористических расследований – наше, кстати, тоже не совсем одобрено официально, – то все, что происходит в домах, должно оставаться там. Таков закон.

– А если подумать о последствиях? – спросила Дилейни. – Понимаешь, по сути получается, что то, что недопустимо на публике, допустимо дома. Мы закрываем глаза на дурные поступки, если они происходят за закрытыми дверями. Ты же тоже наверняка слышишь ссоры, когда работаешь с записями?

– Сплошь и рядом.

– Вот и я. Очень часто. И большую часть я назвала бы домашним насилием. Пусть только эмоциональным, но оно может вести и к физическому. На самом деле даже странно, что я еще не услышала ни одного свидетельства реального нападения. Но, боюсь, это только дело времени.

Карина закрыла и открыла глаза.

– Мы фиксировали преступления на аудиозаписях, причем во многих странах, и сообщали о них, – сказала она. – У нас есть соглашения с правоохранителями некоторых государств. С Филиппинами. С Польшей. Забыла, с кем еще. Кажется, с Турцией.

– Но это же крохи. Я говорю о другом. О полном доступе к записям, и чтобы все об этом знали. То же самое наблюдение, которое ведется в общественных местах. Кажется, уже никто не спорит, что резкое снижение уровня преступности – это прямое следствие распространения камер.

– Что ты имеешь в виду? Что кто-то во “Вместе” будет слушать все аудио в реальном времени? Постоянно? Из каждого дома в мире?