Вместе с комиссаром

Есть поэты, как бы постепенно набирающие свою высоту, а есть как бы стремительно взлетающие. Вот к таким относится и Александр Твардовский. Он словно присматривался, изучая, познавая, вбирая в себя годами необходимые знания, и вдруг раскрылся перед миллионным читателем в своем ярком, мудром, искрящемся, неповторимом таланте. Ведь уже через несколько лет я встретился с ним в Москве как с автором «Страны Муравии» — яркого поэтического произведения о становлении колхозной жизни. Встретился случайно у Белорусского вокзала. Оказалось, что мы одним и тем же поездом приехали в Москву — он из Смоленска, а я из Минска. Мы были уже знакомы по нескольким прежним встречам, да и читали друг друга. Я, обрадовавшись встрече, не преминул ему высказать свое восхищение «Страной Муравией» и почувствовал, что это понравилось моему собеседнику. Я всматривался в него и видел, что одет он скромно, даже, может быть, несколько бедновато. И по его манере держаться чувствовалось, что крупный успех не вскружил ему голову. Твардовскому, конечно, было приятно слушать мои восторженные отзывы, хотя, очевидно, они были не первыми, да и сам он был уверен в достигнутом успехе. Некоторые места поэмы ему особенно нравились, и он не преминул прочитать их мне. Читал он, не в пример многим поэтам, нажимавшим в то время на голос, на «пафос», выразительно и как-то очень задушевно. Чувствовалось, что поэт знает цену каждому слову стиха. Поговорили мы и о наших современниках, и о классике. В конце беседы Твардовский спросил:

— А ты Некрасова любишь?..

— Ну конечно, — как-то обыденно отвечал я.

— Люби Некрасова… Это очень большой русский поэт. Мало кто сделал так много, как он…

Я подумал о «Стране Муравии» и понял, что учеба у Некрасова немало помогла поэту в создании замечательной поэмы и он искренне благодарен своему учителю.

Мне помнится, что молодой Твардовский говорил в то время о предстоящем переезде в Москву. Тянули его и необходимость учебы, и более бурная, чем в Смоленске, литературная жизнь. Расставшись, я посмотрел ему вслед, и у меня было такое ощущение, что впереди у него большой поэтический путь.

Так оно и получилось. Вскоре поэзия Александра Твардовского вышла на одно из первых мест в советской литературе. Газеты и журналы все чаще публиковали его свежие, глубокие, по-настоящему мудрые произведения. Он уже учился в ИФЛИ, где вместе с ним учились и наши белорусские литераторы Алесь Жаврук и Алесь Кучар. Они рассказывали мне об успехах Твардовского, да это я чувствовал и сам. А при новых встречах удавалось послушать и только что написанное им.

Мне трудно вспомнить все наши встречи в те годы. Помню, что увидел я вскоре Твардовского уже в военной шинели. Это было в дни освободительного похода в Западную Белоруссию и Западную Украину и в суровые дни войны с белофиннами. Как мне стало известно, он уже начал писать поэтическую повесть «Василий Теркин». А когда я встретился с Александром Трифоновичем в первый год Великой Отечественной войны, узнал от него, что он и теперь упорно и вдохновенно работает над «Теркиным». Он читал тогда нам новые главы из поэмы. Как все было мудро, глубоко и просто! Какие яркие эпитеты, какие народные обороты, поговорки, живые притчи… Поэт, очевидно, не раз уже проверивший эти главы на читателе, был уверен в своем успехе, но его заметно радовало и наше восторженное одобрение. Правда, думаю я теперь, невпопад я сделал тогда замечание:

— Саша! А вот насчет фамилии Теркин — нельзя было выбрать поблагозвучнее?..

— Ты не понимаешь, Петя! — рассмеявшись, ответил он. — Во-первых, дело не в фамилии героя, все, что говорится о нем, сделает ее весьма благозвучной, а во-вторых, а чем она не русская, не народная…

Я подумал, что действительно мое замечание неосновательно, и почувствовал даже неловкость, что высказал его.

Уже потом, после новых больших литературных удач Твардовского, я убедился, что у поэта ничто не было случайным. Он умел находить самое главное, что в тот или иной отрезок времени определяло интересы народа, и герои его произведений, собирательные образы, были всегда характерными выразителями именно этих интересов. «Страна Муравия» — крестьянин Никита Моргунок и годы коллективизации, «Василий Теркин» — боец и Великая Отечественная война, «Дом у дороги» — образ героини и те же грозовые годы, «За далью — даль» — освоение бесконечных просторов, неисчерпаемых богатств великой Советской Родины.

Александр Твардовский работал неторопливо и основательно. С первых же заслуженных успехов труд его стал примером для многих, и особенно для близких товарищей. Мы, его одногодки по творчеству, да и старшие, которых он так уважал, относились внимательно к его суждениям. Я хочу сказать хотя бы о наших классиках Янке Купале и Якубе Коласе. Похвалу Твардовского они ценили и прислушивались к его критическим замечаниям. По возрасту многие годы отделяли их от Твардовского, но по своему поэтическому «credo», по направленности поэзии они были очень близки.