Вместе с комиссаром

Вскоре после войны мне довелось стать председателем Союза писателей Белоруссии, а Прокофьев был уже руководителем ленинградских писателей. Разумеется, это способствовало тому, что мы часто встречались. В большинстве случаев в Москве, на съездах и пленумах Союза писателей. Приходилось нам нередко выступать и по принципиальным вопросам развития советской литературы. Александр Прокофьев в своих выступлениях всегда отличался откровенностью, принципиальностью, прямотой, глубокой партийностью. Это было у него в крови. Да и как могло быть иначе, ведь он же коммунист с юных лет, с 1919 года.

Говоря о душевной доброте Александра Прокофьева, я не хочу, чтобы образ его выглядел сусально, любовь всеобъемлющей. Он был и суров и требователен, когда нужно. Мне не раз приходилось видеть его и сердитым, разозленным. Но это было не из-за личных обид — их он скоро забывал. А вот когда дело касалось народа, страны, родной партии — тут он был непримирим. Крепко доставалось тому, кто смел, даже в узком кругу, усомниться в важном решении. И конечно, он беспощадно громил с высоких трибун в писательских дискуссиях тех, кто, попросту говоря, жонглировал словами. Ссорился Прокофьев и с ближайшими друзьями, если считал, что они неправильно высказываются по вопросам развития литературы или, будучи редакторами, помещают в доверенных им журналах не то, что надо. Но когда те со временем осознавали свои ошибки, легко мирился с ними.

Памятны встречи с Прокофьевым у Твардовского и Исаковского. Везде он был желанный гость.

Но особенно запомнилась мне беседа у Николая Семеновича Тихонова. Нас было немного. Кроме милого хозяина, нас принимала его добрейшая спутница жизни Мария Константиновна. Чувствовалось, что Саша Прокофьев (для Тихоновых — именно Саша) — давнишний сердечный друг. Ведь они немало прожили рядом в Ленинграде и испытали немало. Вместе, как говорится, и голодали, и холодали. Прокофьев всегда с большой любовью говорил о своем старшем друге Николае Семеновиче. Может быть, с такой же любовью он говорил еще только об Александре Фадееве. И предан был обоим безгранично. Мы долго сидели у Тихонова в тот вечер, когда друзья-ленинградцы все вспоминали блокадные дни. Я внимательно слушал и разделял их чувства, потому что равнодушным остаться не мог бы никто. А потом, когда возвращались в гостиницу, Саша шагал не спеша и долго еще рассказывал мне о своем чудесном друге.

— Петя!.. Мы, ленинградцы, называли и зовем Колю Тихонова «могучим». Да он и впрямь могучий человек. Сколько одних только войн он прошел: и первую мировую… и гражданскую… и Великую Отечественную… Да… да… да… Он действительно могучий… Он настоящий герой… Да и талант у него воистину могучий. Ведь ты сам чувствуешь это, Петя!

Мне долго бы пришлось рассказывать о друзьях Прокофьева. У него в самом деле было их много. И в разъездах по республикам его всегда кто-нибудь сопровождал. Чаще всего Комиссарова и Браун. Они были как бы одной семьей. И песни слагали. И пели вместе. И хорошо это у них получалось. В каждой республике у него были самые близкие друзья: на Украине — Максим Рыльский, Остап Вишня, Микола Бажан, Андрей Малышко; в Ташкенте — Гафур Гулям; в Тбилиси — Георгий Леонидзе и Ираклий Абашидзе; в Вильнюсе — Антанас Венцлова и Эдуардас Межелайтис, ну а в Риге — Ян Судрабкалн и Вильдис Лукс, в Белоруссии же — всех и не перечесть. Многим из них он помогал. И переводил их стихи. И писал на них отзывы. И редактировал. Ну а если уж кто попадал в Ленинград, не отпускал от себя.

Александр Прокофьев — активный поэт-общественник. Он часто печатался в журналах и газетах. И заседал. И выполнял серьезные партийные и общественные поручения. И поспевал везде.

Меня удивляла его работоспособность. Живя подолгу в одной с ним гостинице, обычно в «Москве», виделся я с ним почти ежедневно. Помню такие дни, когда у поэта, случалось, не было свободной минуты. Днем у него сидели литераторы-ленинградцы, много у них было дел к нему, своему руководителю, вечером — не редкость было застать Сашу с товарищами за дружеской беседой. И послушать его песню. А утром зайдешь к нему по его просьбе и диву даешься. Вынув маленький блокнотик, он вдруг предлагает:

— Послушай, Петя, вот — написал!.. — и читает новое стихотворение.

Конечно, удивляешься:

— Когда же ты успел, Саша?..

— Вот видишь… Так работают ленинградцы. Да… да… да, Петя, ленинградцы… — повторяет он. И довольно улыбается Саша и закуривает свой любимый «гвоздик». Так он называет самые дешевые тоненькие папиросы, к которым привык, видно, еще с юных лет.

А пройдет некоторое время после совместной жизни в Москве — поедешь куда-нибудь к друзьям, в Киев ли, в Вильнюс, и непременно встретишь Сашу. Такой уж он был неуемный.