— А как советская власть дышит? Ты ж говорил, что доведаешься? — спросил старый Герасим, тот, которому Донька вместо кожуха сшил бекешу…
— Дышит правильно, дядька Герасим… да малость с перебоями, знаете-смекаете.
— А что за перебои? — переспросил Доньку кто-то из молодых.
— А то, что леригию не признают.
— А ты б чего хотел?
— А я того, знаете-смекаете, чтобы советская власть и леригия дружно жили. Пускай бы и с красными флагами и с хоругвями ходили разом…
— Так ты, видать, за то, чтоб и панов не прогоняли?
— И не надо было. Они грамотные, все б забрать у них, а в канцеляриях пусть бы сидели.
— Так ты за большевиков или против? — сердился уже Кисель.
— Пардон… пардон, я, знаете-смекаете, как говорят в городе, ранархист.
— А что ты еще узнал в городе? — прервал спор Герасим.
— А узнал еще хорошего, что все учатся. Тоже и старый, и малый. И скоро делают кого хочешь: и судей, и начальников, и докторов.
— Так и ты уже, может, не портной, а доктор? — съязвил Кисель.
— Ну, доктор не доктор, однако фельдшером уже стал.
— За полгода?..
— За полгода. И документ имею.
— Так ты уже будешь и нас лечить?
— Если кто захочет, знаете-смекаете.
— А где же твои лекарства?
— Вон они кругом, и весной, и летом — травки, деревца, только собирай!
— Так ты на знахаря выучился?
— Пардон, знаете-смекаете, на фельдшера.
Много еще чего рассказывал в тот день на току Донька. Кисель ушел от него, уверенный, что Донька много врет, а старый Герасим, которому кашель давил грудь, захотел попросить у Доньки помощи, да и многие подумали: а может, и впрямь Донька на фельдшера выучился? Научился же он в один из своих походов шить бекеши.
Вечером мы хотели еще встретиться с Донькой, чтоб подробнее расспросить обо всем, да не вышло, потому что увидели, как он тащит со своего тока Прузыне мешок жита и бормочет какую-то песенку, видно, предчувствуя радость свидания. Не решились его остановить.
ДОНЬКА-ДОКТОР
Мы сомневались, чтоб Донька так быстро мог выучиться на доктора. Но разные выдумки Даниэля нас забавляли, и потому мы не трогали нашего любимца. А он, видно, твердо решил стать лекарем в деревне, потому что однажды громогласно заявил об этом на всю округу.
А случилось это так. В помещичьем доме (дворцом его не назовешь, не такой уж он большой) был довольно просторный зал. В нем мы на скорую руку сбили из досок помост и ставили спектакли. Вместо декораций развешивали собранные по всей деревне одеяла. Разыгрывали пьески, какие попадались под руку. И вот однажды, когда мы подготовили «Растерянного Савку», перед самым открытием занавеса на сцену ворвался Донька, одетый в длинную холщовую рубаху с красным крестом на ней, и обратился к присутствующим:
— Разрешите представиться, могу ль я вам понравиться…
— Можешь, можешь, Даниэль. Ха-ха-ха! — загудело в зале, но Донька не обратил на это внимания и сам решительно подтвердил:
— И Прузына, — выкрикнул кто-то, но Донька будто и не слышал.
Под гомон и хохот Донька степенно сошел с помоста и сел в первом ряду. И мы, ничем не отозвавшись на это его заявление, начали играть своего «Растерянного Савку».
А Даниэль, видно, всерьез вознамерился взяться за врачевание. Всю весну и лето старательно собирал разные травы, цветы, коренья. Сливал в кувшины березовый и кленовый сок. Что-то переливал, что-то подмешивал. В пустой, заброшенной повети расставлял свои лекарства на полочки. Двоих из нас, меня с Игнаськой, он однажды и позвал, чтоб похвастаться:
— Вот, знаете-смекаете, меня в городе этому научили: все лекарства дает наша земля, надо только знать, что к чему. Вы заметили, когда собаку укусит змея, что она делает? Бежит! Куда бежит? Траву искать, знаете-смекаете. Найдет, пожует как след и здорова. А я подглядел, какую она траву жует. Вот эта настойка на той траве от змеи. А как зовется? — и он хитро прищурил маленькие серые глазки. — Фараоновы слезы зовется. А почему? А вот почему: фараон плачет, когда его змея укусит.
Три настойки показал нам новый доктор Даниэль: настойку весеннюю — из березового и кленового сока, настойку летнюю — из чабреца и вереска, настойку осеннюю — из рябины и гонобобеля. Были тут и мази, одна называлась «здоров будь» — из постного масла и мака, от живота. И мазь от коросты и цыпок, из дегтя и смолы сосновой, которую он с гордостью назвал «мазь Даниэля»… А название одной, которая приятно пахла первыми весенними тополевыми листочками, он долго не хотел нам открывать, но наконец сдался.
— Прузына, — сказал он и счастливо улыбнулся.
Все лето и осень собирал, настаивал и сушил травы, а также и разную кору, а зимой мы услышали и про первые Даниэлевы врачевания. Как-то перед рождеством прибежала к нам в хату Домна с околицы и, голося, рассказала: