Вместе с комиссаром

— Начали молотить, Федя. А того гада, — он махнул рукой назад, на Петражицкого, — в холодную. Какурат там ему место, Федя, какурат!

С ДЕРЕВЯННОЙ САЖЕНЬЮ

Очередная моя поездка по волости с комиссаром Будаем была уже ранней весной.

— Забирай с собой бумаги, Федя, и айда! — сказал Иван Рыгорович, выходя, из своего прокуренного кабинета.

И хотя я никогда не расспрашивал его, на этот раз не утерпел:

— Куда поедем, Иван Рыгорович?

— Запомни, Федя, раз и навсегда: в служебное время я тебе не Иван Рыгорович, а товарищ комиссар. После службы можно и Рыгоровичем звать, а ты служащий, ну, как тебя назвать, какурат боец и, как боец, должен по-строевому. Ну а коли тебе так хочется знать куда, так поедем мы в Бушанку, землю у Альфреда Жванского отрезать. Понял?

— Понял, товарищ комиссар, — постарался я исправить промах и, захватив свою потрепанную папку, вскоре уже сидел рядом с ним в волвоенкоматской бричке.

В моей деревне Селищах, в трех километрах от которой был фольварк Жванского, Будай взял с собой председателя комбеда Хомку Киселя с деревянной саженью. Тогда таким прибором пользовались вместо межевальных теодолитов.

Хомка Кисель, рыжебородый, с усами прямо медными от непомерного курения, ходил еще в том, в чем пришел с войны: в поношенной, задымленной и даже местами прожженной солдатской шинели и в зимней, не лучше ее, шапке, которую так и не снимал с головы, хотя солнце уже изрядно припекало.

Кисель вернулся со службы всего лишь ефрейтором, но был по всему складу насквозь военный. Дисциплины придерживался в любом деле. И если дома кто-нибудь нарушал ее, он, несмотря на доброе сердце, тут же принимал неотложные меры. Однажды, когда Пракседа, Хомкина жена, отказалась выполнить его распоряжение по хозяйству, Хомка, сидя за столом, где стоял котелок сваренной на завтрак горячей картошки, предупредив: «Пракседка! Объявляю войну!» — начал обстреливать ее картошкой так, что та убежала в сени.

— Так как, товарищ Кисель, обрежем сегодня Жванского? У него ж, верно, десятин сорок лишних…

— Так точно, товарищ комиссар. Давно следовало.

— А людей ты созвал в Бушанку, кого мы там наделять будем?

— Так точно, товарищ комиссар. И те будут, кому мы должны нарезать наделы, да еще и такие придут, которым все мало, а может, думают, и им что перепадет.

— Ну это уже какурат шкурники.

— Так точно, товарищ комиссар, собачья шкура у них. Надо таким объявлять войну!

В Бушанке все гудело. Еще издалека мы увидели, что возле крыльца Жванского сгрудилась толпа, а сам Альфред что-то кричит и угрожающе размахивает руками.

Когда мы въехали во двор, Жванский соскочил с крыльца и спрятался в толпе. К нам подбежала вдова Авдуля Симониха и, взмахивая сорванным с головы платком в сторону дома Жванского, пожаловалась:

— Вы слышали, люди, что он тут вытворял? Он же грозился, что скоро власть переменится, а всем нам будет конец! Люципер он, душегуб, вот кто такой Жванский… Мало я на него наработалась?

Комиссар Будай медленно отстранил рукой женщину и, подойдя к толпе, где спрятался Жванский, громко крикнул:

— А ну, ваша милость Жванский, выходи!

— Так точно! — подтвердил приказ Хомка Кисель.

Альфред покорно вышел из толпы и молча стал перед комиссаром. Вид у него был растерянный, даже расстегнутая жилетка болталась по бокам, как два подбитых крыла. Но не прошло и минуты, как, со злостью рванув ворот, так что пуговки отлетели, он дико заревел на весь двор:

— Ну говорил… Ну и говорил, что советская власть ничего не стоит, когда она позволяет забирать мое кровное.

— Это не твое, — перебил комиссар.

— Так точно, — поддержал Хомка Кисель.

— «Так точно»! — передразнил Жванский. — Может, ты мне землю дал? «Так точно»! Мой отец, мой дед сколько крови на ней пролили.

— Не своей, а нашей! Мало мы на вас поработали, ироды? И замолчи тотчас же, а то найдем на тебя управу.

— Пойду выше… Пойду выше, — закричал Жванский и побежал в дом — Посмотрим, что еще верхушка скажет.

— Мы тебе покажем верхушку, — даже захохотал Будай, так его насмешил Жванский своими визгливыми угрозами. — Визжит, какурат кабан, когда его колют… Пошли, люди! Идем, Авдуля! Мы тебе первой тут и отмерим, вот сразу за огородами, где получше. Немало ты на него поработала.

— Ай, людоньки, людоньки, знали бы вы, сколько тут моего труда вложено…

Комиссар Будай повел за руку Авдулю, а за ними по-военному, как на параде, вскинув сажень на плечо, победно поглядывая по сторонам, шагал Хомка Кисель. И те, кто ждал наделов, и те, кто любопытствовал, а что из этого выйдет, шли следом, переговариваясь и крутя цигарки из самосада. Пока вышли на огороды, откуда-то вынырнул и дьяк Микита Ровба; он хоть и не вмешивался в разговор, но навострил уши и не отставал от других, спешил так, что полы длинной рясы разлетались…