Вместе

— Вот насчет берлоги — это в самую точку. А ну-ка, веник мне, совок, швабру и тряпку. Живо!

— С нашим, так сказать, удовольствием.

Через полчаса жилище Гоша сияло, как серебряная монетка на дне бассейна.

— Где теперь заварку искать? — растерялся поначалу Гош.

— Только не на обувной полке, а, как и положено, в кухонном шкафу.

— А ложки? Чашки?

— Там же.

После чаепития активная Яна заставила Гоша вынести на улицу ковры и хорошенько их выбить. Потом была мойка окон, стирка занавесок и много еще чего.

Только к десяти часам пыл девушки иссяк. Но и Гош не выглядел свежим огурцом.

— На сегодня хватит. А завтра сделаем генеральную уборку.

— А эта какая была?! — поразился Гош.

— Ну, так, слегка убрались.

«Нет, я такие подвиги гигиенические не потяну».

Проводив девушку домой, Гош вздохнул и произнес:

— Не подойдет.

«Бастилия»

Дом, в который под давлением жизненных обстоятельств, был вынужден перебраться Гош, имел свою славную историю.

Постройки он был глубоко дореволюционной, поэтому в нем был просторный подъезд, обширные кухни, высокие потолки и большие балконы.

Прожив вместе с городом все перипетии неуравновешенной российской жизни, дом незаметно приобрел и все черты приютившего его населенного пункта, отражая в своих окнах бессистемные перемещения все время чем-то озабоченных граждан, он стал привычен и узнаваем, как Эйфелева башня в Париже, однако название получил по имени другого символа французской столицы — «Бастилия». Название такое дом получил, можно сказать, случайно. Не штурмовали его революционные матросы и не освобождали из него «политических». Просто как-то заезжий партийный руководитель, рассекая неестественно большим животом, как танкер бульбой, прохладный воздух тенистых улиц, остановился возле дома и снизошел до замечания, адресованного то ли небесам, то ли сопровождавшей его свите:

— На Бастилию похож. Я в Берлине видел.

Название тут же приклеилось к дому, как птичий помет к лобовому стеклу автомобиля. «Бастилия», надо заметить, в исторических драмах, разыгрываемых в городе, играла довольно таки видную роль.

В революционное лихолетье здесь поочередно размещались штабы представителей воинств различных окрасок и мастей. Как собаки с удивительным постоянством метят одно и тоже место, так и воинские контингенты различных политический сил с поразительным упорством выбирали своим штабом еще теплые, после только что бежавшего противника, помещения «Бастилии».

Когда «красные» окончательно склонили народ на свою сторону и наступила вялая стабильность, здесь разместили Дом политпросвещения. Позже, во время гитлеровской оккупации, он переехал в Среднюю Азию, да так там и остался.

Во время войны немцы устроили в нем гостиницу для своих офицеров. Подпольщики несколько раз устраивали диверсии, положили кучу немцев, но те с арийским упорством продолжали селить туда все новых и новых военных.

После освобождения с «Бастилией» долго не могли определиться. Подо что ее только не отдавали! От приюта для беспризорных до склада мануфактуры.

В середине 60-х сюда переехало цирковое училище. Дом, наполнившись будущими воздушными гимнастами, клоунами, жонглерами сразу же преобразился. Солидное здание с серыми стенами недолго страдало от несерьезных жильцов — через десяток лет веселые студенты и их преподаватели куда-то переехали.

На освободившейся жилплощади как-то сразу появились жильцы. Произошло это в мгновение ока, и после уже никаких изменений в судьбе дома не происходило — по-видимому, поселившиеся держали оборону покрепче всех им предшествующих.

Несмотря на солидный вид, здание имело всего три этажа, но поскольку высота потолков в нем была значительно больше, чем в «хрущевках» и «брежневках», казалось пятиэтажным.

В квартире номер 8 на третьем этаже этого знаменитого дома и проживал Игорь Перов.

Помогай, весна!

По тротуарам города по-провинциальному неспешно и причудливо извивалась серая гусеница праздношатающихся граждан. Весна пришла по-южному рано и сразу же, заявляя свои права, включила холодный душ для тех, кто не догадался взять с утра зонты. Из-за черных от переводнения туч румяное солнце подглядывало за влажными гражданами. Вездесущие коты (хотя, правильнее было бы употребить прилагательное с удвоенной «с», да простят меня эстеты и Куклачев), определяющие весну не по календарю, а по настроению, нагло поглядывая снизу, вальяжно бродили сразу по всему городу, ища любви.

Гош уже собирался покинуть просторы своей квартиры, когда на пороге появился его старинный приятель Витя Ленский, худощавый молодой человек, с умными глазами и светлыми волосами, что для девушек не совместимо, а у парней уживается.

— Ага, попался! Куда собрался? В эмиграцию?

— Нет. На бои гладиаторов.

— Участвовать?

— He-а, ставочку сделать.

— Ну, я бы на Спартака не ставил…

— Да, и я бы лучше на «Черноморец». Ведь дома играем! Витюха, привет!

— Здравствуй, здравствуй… Давненько не виделись.

— А, наверное, потому, что давно не заходил. Как же это тебя угораздило друга старого навестить?

— Так как-то, знаешь… шел мимо…