«Вместо чудес или дара пророчества»: миссионерская стратегия иезуитов в Азии в XVI веке

Рассмотрение приезда миноритов в Японию в качестве составляющей божественного замысла по восстановлению церкви являлось отображением европейской средневековой философии. В соответствие с представлением данного исторического периода, отношения между человеком и окружающим миром рассматривались не как автономные отношения между субъектом и объектом, а как ситуация, в которой субъект интегрирован во внешний мир[510]. Не существовало барьеров между индивидом и миром – концепция, выросшая из веры в единство мироздания, где мир воспринимался как идеальный и необходимый порядок вещей, в котором все выполняли предначертанную Провидением роль. Это был трансцендентный взгляд на природу, особо выраженный Франциском Ассизским, где природа не представляла самоценности, но являлась только отражением «образа Божьего». Подобная концептуализация была причиной символической интерпретации мира, что давало возможность средневековому человеку рассматривать природу как «великий резервуар символов»[511]. «Христианский символизм „удваивал“ мир, придавая пространству новое, дополнительное измерение, невидимое глазу, но постигаемое посредством целой серии интерпретаций». Согласно четырехгранному подходу интерпретации действительности в средневековой Европе, описанному А. Гуревичем[512], вырисовывается следующая структура понимания францисканцами их приезда на японские острова:

• Во-первых, факт: Хидэёси пригласил францисканцев в Японию.

• Во-вторых, аллегорическая интерпретация: божественный замысел, в котором на францисканцев накладывалась миссия спасения японского христианского мира.

• В-третьих, тропологическое толкование: просчеты в миссионерской деятельности иезуитов были решающим фактором упадка христианства в Японии.

• В-четвертых, мистическая интерпретация: францисканцы являются тем истинным основанием, на котором должна быть заново отстроена японская христианская церковь.

Подобный мессианизм, с одной стороны, носил апологетическую функцию, поскольку францисканцы, прибывшие с Филиппинских островов, вторгались в Японии на территорию португальского падроадо и, более того, нарушали папское бреве “Ex pastoralis officio” (1585), по которому Японский архипелаг считался монополией миссионеров Общества Иисуса. В свою очередь, предложенный францисканцами вид концептуализации не оставлял места для каких-либо сомнений. Не было никаких внешних причин, объясняющих францисканское прибытие. Все оправдывалось, поскольку основывалось на вмешательстве Провидения. Видимое противоречие в поведение Хидэёси, издавшего антихристианские указы и, одновременно с этим, пригласившим францисканских миссионеров, не воспринималось скептически, а скорее принималось как неизбежность прибытия францисканцев.

Иезуиты также находились под влиянием идей об особой миссии, возложенной на Общество Иисуса. Так, например, А. Валиньяно в своих полемических трудах, рассматривал Общество Иисуса, как единственный католический институт, подготовленный к сложной задаче осуществления миссионерской деятельности[513]. Эта мысль об иезуитской предопределенности, которую представители нищенствующих орденов называли заносчивостью и высокомерием, была выработана в совершенно иной манере, чем доводы францисканской интерпретации приезда в Японию. В то время как развитие францисканского мессианизма базировалось на субъективной интерпретации мира, превосходство иезуитов на поле евангелизационной деятельности формулировалось Валиньяно, как нечто объективное, выросшее из анализа комплексной природы мира, где действовали миссионеры. Визитатор подчеркивал, что знание ситуации является фундаментальным фактором для эффективного развития миссионерской деятельности[514]. Он обосновывал логику своих выводов комплексностью природы самой реальности. Согласно его мнению было крайне важно постичь то, что реальность являлась целым комплексом изменяющихся элементов, что и обусловило эволюцию методов миссионерской активности[515] По мнению Валиньяно, иезуиты являлись единственной церковной организацией, способной к пониманию мира и нашедшей лучшее решение для задачи по расширению границ влияния католицизма: политику культурной аккомодации. Он писал генералу ордена в январе 1593 г.: «возрадуйтесь, поскольку сыны, которых Вы отправляете в Японию, не только не вырождаются из настоящих сыновей Мессии, а, остаются самыми верными и истинными…»[516].