Вместо громких слов

Решение суда прозвучало в плотном воздухе напряженных эмоций, и я не сразу проникла в суть казенных слов, не имеющих ничего общего с пережитыми переживаниями. Наконец дошло. Хоспис не закрыли! Они его просто немного ограбили. Штраф – триста тысяч в государственную казну. И то правда: государство поиздержалось, оплатив весь этот шабаш: зарплаты действующим лицам, проверки, обыски, гонорар стукачу. Но плотный воздух качнулся от общего вздоха облегчения. Все устало, не общаясь, пошли к выходу.

Домой я отправилась пешком. Даже не стала ждать Лену, которую после заседания окружила целая толпа людей, простоявших столько часов на морозе. В моих глазах больше ничего не поместиться. Уши больше ничего не услышат. Неожиданные и не до конца рассмотренные переживания заполнили грудь, заставив сердце сдавленно трепыхаться в смятении. Речь не об одном событии, не о каком-то количестве трагедий и даже не о безумной войне тупоголовых и жестокосердных против жизни. Речь об этом знании, которое не может не изменить все. Это теперь критерий, это призма, сквозь которую я буду смотреть на свою и чужую жизнь. Валерия Амосова сформулировала мое робкое открытие, к которому я пришла за время нашего с мамой путешествия по ее страшной болезни. Наши слезы, страдания, общая боль – это тоже бесценная жизнь, и мы не откажемся ни от одной минуты. И у каждого есть миссия – спасаться и спасать, выбираться и тащить того, кто без тебя утонет.

Я шла очень медленно, несмотря на то что жутко замерзла. Морозный воздух колол лицо, обжигал глаза. Но я хотела, чтобы мама легла спать до того, как я вернусь. Не знаю, как и что ей рассказать. Не сейчас. Потом, когда все покажется не таким безрадостным.

В квартире было тихо, свет горел в прихожей, под маминой дверью тусклый отблеск ночника. Я выбралась из задубевшей одежды (плата за мою любовь к синтетике, которую не надо гладить). Налила в ванну практически кипяток, плюхнулась в него и испытала что-то вроде ужасного блаженства. Потом долго и задумчиво разглядывала оставленный на столе ужин – котлеты и пирог с капустой. Мое любимое. Я поставила тарелку с едой в холодильник, ночью захочется. А пока требуется что-то другое. Я открыла шкафчик, в котором стояли мамины волшебные бутылочки. Водка для компрессов, коньяк для выпечки, ром для рождественского кекса. Отлила в три разные рюмки понемногу и по очереди выпила. За победу, как говорится.

До утра я у себя в комнате читала бурные обсуждения в интернете, жадно ловила информацию, которой мне не хватало, – об интересах и мотивах конкретных людей в этой позорной битве. Было уже светло в комнате, когда меня вдруг осенила счастливая мысль. Я набрала в поиске «Кларисса Берн». Долго читала всякие совпадения из отрывков книг, разных текстов, в основном отдельно – или Кларисса, или Берн. И наконец – есть! Пустой, явно фейковый аккаунт на «Фейсбуке». Вместо фото автора – маска на манекене. И один друг – Антонина Евсеева. Привет, Тоня.

Глаза мои уже слипались: мамин коктейль наконец подействовал. Я плотнее задвинула шторы и улеглась под одеяло, просто уплыла в теплую спасительную нору. Но перед тем, как окончательно уснуть, взяла телефон с тумбочки и вернула в контакты из черного списка Тоню Евсееву. Сегодня католическое Рождество, у нас его многие отмечают как первый новогодний праздник. Потом Новый год, потом православное Рождество. Так взрослые люди культивируют в себе спасительную потребность в одном долгом празднике. Тоня наверняка все отмечает, это же сплошные поводы жалеть и ублажать себя. Поздравлю и что-то досмотрю до логического конца.

Полдень пробуждения встретил меня горячим и сладким запахом того самого кекса, который хозяйки типа моей мамы замачивают во всем самом крепком и вкусном, не меньше месяца настаивают, кутают, нюхают и ласкают. В гостиной уже стояла наша маленькая синтетическая елочка без игрушек, но с очень качественным снегом, выглядящим как настоящий. Тут моя любовь к синтентике сыграла хорошую роль: не первый год знакомые спрашивают, где я нашла такую прелесть. Я перечисляю разные сайты, коварно пропуская тот самый, где можно найти практически любую мечту лентяя и эстета. Под елочкой в нагловатой позе стоял золотой бык, символ года. Я всегда покупаю что-то золотое к елке. Украшаю настроение. Других украшений мы с мамой не признаем. И дело не только в нашем вечном, так сказать, небогатстве. Я просто переняла мамину трактовку красоты: только естественность… В смысле пытаться улучшить – только портить. Это была очень благородная трактовка по отношению ко мне. Мама всегда была красавицей, такой, в общем, и осталась. Я – совсем нет. Да, тот случай, когда украшения смотрелись бы как на корове седло. А без них, без косметики… Я по привычке умылась сначала очень горячей, потом очень холодной водой, насухо вытерла лицо и посмотрела на себя в зеркале. Услышала голос мамы, который говорит мне одно и то же столько лет:

– У тебя очень чистое, интеллигентное, открытое и хорошее лицо. Это намного лучше, чем просто хорошенькое.