Вместо матери

Военный, казавшийся начальником, самый высокий и самый страшный, вдруг подбоченился, поглядел на Катю и крикнул.

— А монах где?

Катя выпучила глаза.

— Какой монах?

— Ты знаешь, какой. Говори, куда монаха спрятала.

Катя смотрела на него в полном недоумении.

Один из военных что-то шепнул начальнику.

— А вот мы сейчас еще убедимся, — сказал тот грозно и наставил на Катю в упор револьвер.

— Говори, где… Не скажешь, убью… До трех сосчитаю.

Петя страшно закричал и зарыдал навзрыд.

Катя инстинктивно сделала движение подойти к нему.

— Стой… Говори… Раз, два… ну!..

Катя вдруг насупилась и сказала неожиданно сама для себя сердито:

— Стреляйте, если хотите… Я же говорю, что не знаю.

— Три… Ишь ты какая важная!

Но он не выстрелил, а с некоторым смущением и досадой опустил револьвер.

— Очевидно, не врет. Куда ж он, чорт, делся?.. Мне ясно показалось…

— Я говорил, что он дальше побежал… Зря мальчонку расстроили… Ишь как заливается…

Говоривший пощелкал пальцами у Пети перед лицом.

— Не надо, не надо плакать.

— А ну вас с вашими нежностями, — вскричал начальник. — Двигайтесь скорее.

— Все равно упустили.

Они вышли, стуча сапогами, и яростно захлопнули за собою дверь.

Катя подбежала к Пете, схватила его на руки и целуя стала носить по комнате.

— Не плачь. Сейчас мама придет. Не плачь.

Петя понемножку успокоился, и она, устав носить, посадила его на стул.

— Молока хочешь?

Но он отрицательно покачал головой, всхлипывая и все еще дрожа всем телом.

Катя пошла в сени запереть дверь.

С перепугу она долго возилась с крючком.

В сенях было уже совсем темно, однако Кате вдруг почудилось, что кто-то есть позади нее.

Она, не понимая хорошенько в чем дело, быстро юркнула в комнату и в страхе хотела запереть и эту дверь. Но дверь не затворялась. Наоборот, Катя почувствовала, как кто-то надавил ее с той стороны.

Катя испуганно отскочила и закрыла собою Петю.

Оборванный монах вошел в комнату.

— Тише, тише, — шептал он, — только не бойся… Ничего не бойся… ничего не будет… Дай мне только скорее тряпку. Чистую тряпку дай… И воды дай… побольше воды дай… ффу…

— Тише, тише, — шептал монах, — только не бойся…

Он тяжело сел на скамейку.

— Не бойся только… и ты паренек не реви… эта не дело — мужчине реветь… не надо…

Оттого ли, что Петя уже излил весь свой страх, но он на этот раз только бессмысленно хлопал глазами, глядя на странного гостя.

А между тем было чего испугаться.

Монах был бледный, взъерошенный, весь в грязи и в пыли, ряса у него внизу болталась клочьями, на опорках (он был в лаптях) запеклась кровь.

— Псы проклятые, — говорил он, разрывая тряпку и завязывая ею ногу, — хорошо, если не бешеная собака укусила… Спасибо, девочка. Ну, а теперь воды дай. Ох, хорошо… Дюже хорошо… Ф-фу. — Он выпил подряд две кружки. Затем он задумчиво поглядел в окно, потирая себе колени.

— Они туда пошли, военные эти?

Катя робко кивнула головой.

— Хорошо, что темно в сенях-то. Не заметили они меня за ушатом.

Монах задумался.

Очевидно, чтоб успокоить девочку, он спросил.

— Тебя как зовут?

— Катя!

— А по фамилии?

— Сенцова!

— А его?

— Петя!

— Слушай-ка, что я тебе скажу. Никому, понимаешь, никому не говори, что я был здесь… ни отцу, ни матери, никому… Отец-то кто?

— Отец? Он механик.

— Царя больно любит?

— Не знаю.

— А Ленина?

— Не знаю.

— Ну, ладно… одним словом, ничего не говори… Да постой… Ты-то не скажешь, а ведь он-то, пожалуй, сболтнет… А?

Он внимательно посмотрел на Петю.

— Знаешь, если ты, паренек, тоже никому ничего не скажешь, то-есть, что меня видел… Что монаха видел… я тебе такой пряник дам… Во какой…

Петя молча качнул головой.

Монах опять поглядел на окно.

— Темно становится.

Катя взяла было спички…

Гость перестал внушать ей страх.

— Оставь, не зажигай…

Он подошел к самому окну и приложил к стеклу лицо.

Потом вышел в сени, постоял у двери, осторожно откинул крючок, а затем сразу распахнул дверь и исчез во мраке.

Когда Катя опомнилась и кинулась запирать, никого уже не было.

— Кто это был за дяденька? — спросил Петя тихо.

— Молчи, Петя, не говори про него!

— Он пряник даст?

— Да!

Катя, все еще не оправившись от пережитого волнения, сидела на скамейке. Ей даже вдруг плакать захотелось, чего уж давным-давно с ней не случалось.

Она, не зажигая света, накормила Петю и стала рассказывать ему его любимую сказку про «Кота в сапогах».

Рассказывая, она все прислушивалась, но мать не шла.

— Зажги лампу.

— Не стоит, Петя.

— Почему?

— Так.

Итти затворять ставни она боялась, а если зажечь свет, будет видно снаружи, что в комнате делается… А почем знать, кто там бродит. Брр…

— Ну, еще расскажи.

Катя рассказывала, рассказывала…

От рассказов ей становилось как-то самой спокойнее. Наконец Петя сказал:

— А я опять спать хочу.

— Ну, спи.

Катя была рада, что брат по крайней мере не плачет.

— А мама-то придет?

— Сейчас придет!

Он вскоре засопел.

Чу! Хлопнула калитка.

— Мама!

Катя кинулась к двери.

— Я, я! Отпирай!

Вера Петровна вошла, еле волоча ноги от усталости.

— Что ж в темноте-то сидите…

Затем зажигая лампу, прибавила.

— Уж не знаю, что и делать, просто, страх берет… Петя тут как без меня, ничего?

— Ничего…