Вместо матери

— Ты бы, Катя, пошла, ставни прикрыла.

Катя поколебалась с секунду, однако затем храбро пошла в сени.

На дворе было уже совсем темно и в темных кустах сирени Кате чудились какие-то спрятавшиеся люди. А вдруг, пока она затворяет ставни, кто-нибудь тронет ее сзади за плечо. Просто умрешь со страху. И как нарочно ставни как-то зловеще скрипят.

Но в это время послышался стук подъезжающей телеги.

— Папа!

Ночь перестала казаться страшной.

Николай Семенович Сенцов приехал крайне взволнованный.

— За Готищем палят, — сказал он. — Слышите?

Все столпились у двери и прислушались.

Во мраке в самом деле раздавалось вдали какое-то грозное ворчание.

— Говорят, Махно идет. Чорт знает что делается! У тетки была?

— Там просто полное расстройство. Бабушка все время плачет…

— Поплачешь… Сейчас я лошадь сведу, а ты пока ужин давай… Я ведь там не обедал даже… Не хотел задерживаться. Пять мешков привез.

Вера Петровна достала из печки суп и кашу.

Теперь вместо темной ночи в окне белели белые доски и в комнате сразу стало как-то спокойнее.

— Дело дрянь, — сказал Николай Семенович, вернувшись из сарая и сев за стол. — Махно идет и еще чорт его знает кто… Такая будет катавасия. На мельнице что делается! Кузьма просто сам не свой. У него одних обысков по десяти на дню. Ищут, ищут, а кого ищут и сами не знают… Белые, конечно, уйдут, ну да и чорт с ними… А только тут начнется такая каша… Когда еще красные придут неизвестно, а бандитня вся эта так и рыщет кругом…

— Что же делать?

— Что делать, удирать надо!

— Куда?

— В Москву. Я сейчас на мельнице Якова Тимофеевича встретил. Он мне место предлагает на электрической станции.

— А дом так и бросим?.. Мебель-то всю!..

— Что ж, из — за мебели гибнуть? К нам сюда Кузьма переедет, он там жить теперь боится. В самом деле страшно, кругом левада, жилье далеко.

— Ну а жить-то где ж в Москве?

— Временно остановимся у Вари. Ведь она как-никак сестра тебе.

— Ну, конечно, Варя, небось, даже рада будет. А потом?

— Квартиру обещают… Паек! В Москве-то спокойнее.

— Ну, конечно, не то, что здесь… Вот ведь горе! Жили, жили!..

— И еще поживем в другом месте. Причитать тут нечего. Надо применяться к обстоятельствам. И ехать живо, пока еще поезда ходят. Муку, сколько можно, с собой заберем…

— Отымут.

— Ну, сколько можно, провезем. Масла.

— А Кузьма обещал мебель сохранить?

— А ну тебя с твоей мебелью… Что ж, он ее съест, что ли? Катя, хочешь в Москву?

Катя очень любила свой городок, своих подруг, свой огород и садик. Мысль покинуть это так сразу из-за каких-то неведомых людей в мохнатых шапках ей вовсе не улыбалась. Но она была умная девочка и, как говорится, сразу учла положение. К тому же воспоминание о страшных военных было еще слишком свежо. Она поняла, что отец прав и что его нужно поддержать, чтобы ободрить мать. Поэтому она решительно ответила:

— Хочу!

— Вот правильно. Завтра и тронемся.

— Завтра? Да ты с ума сошел!

— А чего ж ждать? Говорю, не нынче — завтра пассажирские поезда станут.

— Ой! Как же так сразу?

Катя с неудовольствием поглядела на мать.

— Конечно, завтра, — сказала она.

— Видишь, дочь-то что говорит.

— Она же так… по глупости лет.

— И совсем, мама, не по глупости… А тут сидеть больше нельзя. К нам вон сегодня военные приходили и чуть меня не убили…

Вера Петровна даже затряслась вся.

— Какие еще военные?

— А вот такие с револьверами. Искали кого-то.

— Что ж ты молчала?

— Не хотела вас пугать… А только если вы будете все бояться да медлить, то они и опять могут притти и тогда…

Как бы в подтверждение этих слов раздался громкий стук в дверь.

— Господи!

Сенцов бросился в сени.

— Кто? — спросил он от волнения хрипло.

— Я Кузьма!

— А! Ты как? Какими судьбами?

Кузьма — коренастый дядько с длинными седыми усами ввалился в комнату.

— В Сеннихе снарядом клуню подожгло, — сказал он, еле переводя дух. — Я вышел поглядеть, а тут какие-то из кустов… Я и смотреть не стал кто — драла… Пять верст — все бегом… Ух!.. Жутко там до чего, братцы… Левада шумит, листья падают, река это плещется… Темень… Жена-то со вчерашнего дня здесь с дочкой у попадьи…

— А Петр где же?

— А чорт его знает. Теперь каждый за собой гляди. Я ему не нянька. Что ж, в Москву-то надумал?

— Завтра едем!

Ну, а я к вам… Здесь все-таки город, хоть кругом-то люди. Махно, говорят, весь берег занял. Уж и жесток. За ноги, говорят, вешает и костер внизу разводит. Вот уж укусила их всех муха. Жили-жили — пожалуйста. Из своего собственного дома удрал словно вор бездомный. Тьфу!

— Теперь, брат, не до философии. Надо сейчас, Вера, нам план вырабатывать. Что с собой брать и в чем везти. Налегке надо ехать.

— Ты уж, Кузьма, сохрани наши вещи получше.

— Ручаться не могу, а постараюсь.

— Как же это ручаться не можешь?

— А так! Умирать не буду из-за ваших стульев.

— Умирать зачем же, а только все ж таки. Присмотри.

— Да ну, ладно уж.

Сенцов взял карандаш, бумагу и нахмурился.

— Прежде всего, из носильного платья что? В Москве, говорят, плохо с мануфактурой.

Они стали составлять список.

Вера Петровна все охала и причитала, так что советовался отец больше с Катей.

— Тебя бы, Катенок, народным комиссаром. Ну, еще что брать?