Читаем Вместо матери полностью

— Сказал тебе, что не могу.

— Гм!..

Огурцов шепнул что-то на ухо Варваре Петровне.

Она тихо спросила.

— А он безвредный?

Огородник сделал рукой успокоительный жест…

Затем он порылся в каком-то ящике, как-то странно боком и не поворачиваясь подошел к столу и стал наливать чай.

— Ну, не спится, чаю еще выпей.

Выпить горячего чаю Катя не отказалась. К тому же, как ни грустила она о Пете, но булки очень соблазняли ее. Ей только было неловко взять булку после того, как она кончила пить чай. Поэтому она тотчас села за стол, взяла булку и стала пить чай.

А Огурцов в это время говорил Варваре Петровне, указывая на князя.

— Вот человек… В мирное время тысячами швырялся… А расскажи, как ты об заклад бился с графом насчет лыжи…

— Ну что тут рассказывать…

— Понимаешь, — сказал Огурцов, обращаясь к Варваре Петровне, — граф один богатейший объявил, что нет такой вещи, которую нельзя съесть… Крысу, лягушку… всякий, говорит, предмет стрескаю… А князь обиделся… Ставлю, говорит… Сколько поставил?

— Десять тысяч.

Десять тысяч, говорит, ставлю, что не всякий предмет можно съесть… Нет, говорит, всякий… Слово за слово… Об заклад побились. Князь и говорит… Съешь, говорит, лыжу.

— Как лыжу?

— Вот так, лыжу. А граф, говорит: очень свободно… И съел, забодай ее лягушка!.. Целый год ел. Крошил он ее, лыжу-то, и в суп и во всякую кашу и в питье всякое… Съел. Князь видит, что правильное его стороны поступлено, деньги на колесо. Отсчитал десять тысяч… Словно мы, вот, гривенник… Во жизнь!.. А? Во жизнь.

Выпив второй стакан, Катя уже никак не могла, да и не хотела бороться со сном… Она едва дошла до скамейки.

— Спит, — сказала Осиповна, прислушавшись.

— Знаменитое средство, — заметил Огурцов, — ко мне раз милиционеры пришли с обыском… Я говорю: товарищи, вы, говорю, прямо с поля, так сначала чайку, а Осиповне мигнул. Те сели… А Осиповна будто за сахаром, а сама подсыпала им порошочку… Так пять часов спали, ровно убитые… Мы-то все покеда в землю успели закопать.

— Ну а когда проснулись, не догадались?

— А пускай догадываются… Как же это они донесут-то. С обыском, мол, пришли, а сами чай гонять. Ну, меня они, конечно, крыли… Ну, дал им по мере картошки… В общем благополучно…

Варвара Петровна тихонько подошла к Кате и стала расстегивать ей ворот.

Огурцов потер себе руки.

— Эх, кабы денег не было. Что бы за жизнь была.

— Нда… Ерунда…

И князь снова полез за портсигаром.

Но Огурцов теперь был увлечен чем-то, видимо, более интересным.

Он внимательно следил за тем, что делает Варвара Петровна.

XI. НОВАЯ БЕДА

УТРОМ Катя проснулась с очень тяжелой головой.

На столе опять кипел самовар, Огурцовы пили чай, а Варвара Петровна с довольной улыбкой шила какой-то широкий пояс из холста.

— Проснулась? — спросила она у Кати приветливо, — вот я тебе пояс сшила, с ним теплее будет.

Все почему-то засмеялись.

Варвара Петровна надела Кате пояс под кофточку и зашила его на ней.

— А теперь пей чай, да пора итти, а то к двенадцатичасовому опоздаем…

— Теперь расписание спуталось.

— Ну все-таки…

Пояс, который Варвара Петровна надела на Катю, был довольно жесткий, и Катя сразу догадалась, что в нем деньги. Это подтверждало и крайне довольное лицо Варвары Петровны: Катя почувствовала себя чем-то в роде воровки, и при виде милиционера на станции ей стало не по себе. Но она ничего не сказала тетушке, тем более, что никто не обратил на них никакого внимания, и они благополучно втиснулись в грязный вагон с выбитыми стеклами. Сесть пришлось прямо на пол между валенками и сапогами пассажиров. Поезд еле сдвинулся с места. В вагоне трудно было дышать от вони. Какой-то старик курил злейшую махорку, поминутно сплевывая, все рассуждали о голоде и о холоде и ругались последними словами.

— Прежде бывало соль-то копейка фунт…

— Прежде… А помещики? Это ничего?

— Пуговицы и то нигде не купишь! Эх, жизнь…

На верхней полке в это время кто-то заворочался.

— Эй, сволочь, осторожнее… Вши с тебя сыпятся…

Катя вздрогнула от отвращения. Несколько вшей в самом деле упали на нее.

— Девонька, ты их к ногтю, — сказала какая-то женщина и, видя, что Катя не решается, сама стала ловить на ней вшей, с необыкновенной ловкостью давя их под ногтем.

— Вот от чего тиф-то по России гуляет, — пробормотал какой-то гражданин в очках.

— Тиф не от вшей.

— А от чего же?..

— Вообще сам по себе. Болезнь.

— Да болезни-то от чего… От бактерий. А носителями тифозных бактерий и является вошь.

— А почему же раньше и вши были и клопы, а тифу этого самого и не слыхали?

— Тиф всегда был, но теперь он принял массовые размеры…

— Голубчик, это мы все очень хорошо понимаем. Только невозможно это, чтоб от такого насекомого существа человек, скажем, помирал.

— Да знаете ли вы, что бактерия так мала, что ее простым глазом не увидишь. Только под микроскопом.

— Ну, а это один обман. Это пустяки… Коль чего не видно, так нечего и смотреть…

— С вами говорить… Вот девочка теперь заболеть может тифом, все из-за вашей грязи.

— А вы не каркайте…

— Я не каркаю, а говорю. А если б не ваша грязь…

— Да это не с меня вши, а сверху.

— Я не про вас, а про народ вообще.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза