Вместо матери

— С чистоты не воскреснешь, с погани не треснешь.

— Вот именно, треснешь.

— Мы покеда живы.

— А ну вас…

На каждой станции поезд стоял по полчаса, ибо паровоз заглохал, как перестоявший самовар.

До Москвы добрались только к вечеру.

Петя уже спал, когда Катя вошла в комнату.

Зина сидела рядом и дремала возле только что погасшей печки. За стеной по обыкновению звучала гитара.

— Ну, как он без меня?

— Ничего, очень хорошо. Такой умный мальчик. Я ему разные истории рассказывала.

Когда Зина ушла, Варвара Петровна сняла с Кати пояс и приказала ей ложиться спать.

Катя покорно легла к стенке и долго слышала, как Варвара Петровна шуршала бумажками.

Московская жизнь Кати шла довольно спокойно, без особенных тревог и волнений. Пока тетушка ходила по своим делам, Катя варила обед, беседуя с Зиной. На улицу она почти не выходила. Зина водила Петю как-то вечером смотреть трамвай, и тот вернулся в полном восхищении. Он спросил Катю.

— Почему у трамваев глаза ночью красные, а у кошек зеленые?

Варвара Петровна стала относиться к Кате гораздо лучше, очевидно, оценив ее хозяйственные способности. Катя была рада, что Петя по крайне мере сыт и живет в тепле. Однако она чувствовала себя все время словно на вокзале: вот-вот раздастся звонок и нужно будет снова куда-то ехать. Ведь не навсегда же она поселилась здесь с Петей, ведь должна же как-нибудь измениться ее жизнь. В особенности за последнее время Катю стало томить какое-то беспокойство. Есть ей совсем не хотелось, иногда вдруг начинало знобить, хотя печка топилась во-всю. Вдобавок явился Рвач, опять пошептался с Варварой Петровной, а когда он ушел, та объявила, что завтра снова придется ехать в Каширу. Перед сном Варвара Петровна велела Кате снять ладонку.

— Я тебе новую ленточку пришью, боюсь, как бы эта не оборвалась.

Катя в эту ночь видела какие-то странные, тяжелые сны. Она часто просыпалась, и ей было душно и трудно дышать.

Утром тетка вернула ей ладонку и опять повторила, какое она имеет чудесное свойство и как опасно ее потерять.

У Кати болели руки и ноги, и вся она была словно в каком-то оцепенении. Она равнодушно простилась с Петей и, зевая, пошла за Варварой Петровной.

Была оттепель.

Прохожие скользили и ругались.

Около какого-то дома жильцы, исполняя трудовую повинность, с ленивою яростью чистили тротуар.

Вдруг Варвара Петровна поскользнулась и упала.

Какой-то парень, проходивший мимо, громко захохотал.

— Еще девять раз осталося.

Варвара Петровна с помощью Кати с трудом поднялась, но когда попыталась шагнуть, вскрикнула и побледнела.

— Ой, не могу, — сказала она, — ногу, должно быть, вывихнула.

Опираясь на Катю, она еще попыталась сделать шаг и опять застонала.

— Вот горе-то, — пробормотала она, — неужто домой возвращаться. Нельзя. Надо ехать.

Но как ни кусала она себе губы, чтоб не кричать, сделав несколько шагов, замахала руками.

— Ой… ой… не могу… Как огнем жжет…

Варвара Петровна чуть не плакала.

— Как же быть-то теперь. Как же быть-то…

Целый час они возвращались домой.

Придя, Варвара Петровна тотчас сняла валенок и увидала, что нога ее в щиколотке раздулась. Дотронуться было очень больно. Наступить она уже совершенно не могла.

Но не столько боль в ноге мучила ее, сколько сознание упущенного «дела». Рвач, уходя накануне, сказал очень строго:

— Смотрите, мамаша, чтоб завтра обязательно свезти. Если послезавтра денег не будет, я своего клиента потеряю, а тогда крышка всем таким делам.

Варвара Петровна, вспоминая теперь эти слова, только вздыхала. Рвача она очень боялась.

Но вдруг ее словно осенила какая-то мысль.

— Катя, — сказала она с легким оттенком сомнения в голосе, — ты одна могла бы в Каширу съездить к Огурцову? Нашла бы дорогу?

— Думаю, что нашла бы.

— Не побоишься одна поехать? Милая, поезжай.

У тетушки все лицо жалобно сморщилось.

— Я могу поехать…

Сказав так, Катя зевнула.

Она отвечала почти машинально. Что-то странное делалось с ней. Она не то спала, не то бодрствовала. Ей было решительно все равно ехать или не ехать, в Каширу или еще куда-нибудь. Варвара Петровна стала поспешно объяснять ей, где надо брать билет, как садиться в поезд, как итти от Каширы до огородника.

Катя на все молча кивала головою. Ей уже казалось, что она едет в поезде, в ушах вдруг зашумело, но она встряхнула головой, и это ощущение кончилось.

Она оделась, равнодушно поцеловала Петю и опять вышла на улицу. Дорога до вокзала была очень дальняя, и Варвара Петровна велела Кате спрашивать у прохожих и милиционеров, как итти.

Улицы и тротуары занесло снегом, но Катя шла опять-таки как-то машинально, дорогу она запомнила, и ей даже не пришлось спрашивать. Когда идешь пешком из Дорогомилова на Щепок, поневоле запомнишь дорогу. На вокзале у Кати захватило дух от вони, а от сутолоки закружилась голова. Она едва не упала на грязный пол. Какой-то мужик поддержал ее.

— Что ты, девочка?

— Так… поскользнулась!

— А ты ходи тверже!

У кассы была длинная очередь. Какая-то старушка ходила и продавала свое место за двадцать тысяч.

Над нею смеялись, но кто-то все-таки купил у нее место, и старушка снова встала позади всех.