Вместо матери

— Ой! Что же будет!

Петя вопросительно поглядел на Катю.

Катя попыталась улыбнуться.

— Ничего, Петя, нам теперь не страшно.

Те, кто стояли у самого края площадки, наклонившись, глядели назад.

— Гляди! Словно там какие-то скачут. Вон, далеко-далеко.

— Небось, станцию уж захватили…

— А мы-то ползем!

— Сейчас подъем кончится… Тут самое крутое место…

И вдруг поезд как-то странно дернулся и пошел быстрее.

— Вот видишь…

Но в это время раздался крик:

— Задние вагоны оторвались… Ух, побежали…

Катя не сразу поняла, в чем дело…

Потом она быстро поставила Петю на пол и просунула голову наружу между двумя человеческими боками.

Она увидела, как позади катились обратно оторвавшиеся вагоны.

— Папа, — закричала она с отчаянием, — мама…

Петя с воплем вцепился ей в юбку.

— Что ты, девочка?

— Мои там папа и мама… пустите.

— Куда! Не воротишь теперь!..

Новый грохот потряс степь.

Облегченный поезд резво мчался вперед. Должно быть, машинисту вовсе не было охоты попадаться в руки Махно.

— Укатил твой папа…

— Не плачь, девочка… Они, может быть…

И все замолчали, ибо в сущности утешать было глупо.

Беда стряслась непоправимая.

— Ну, попали они теперь к бандитам, — сказал кто-то из сидевших на буферах.

— Не докатятся… Там поворот крутой… а гора-то большая… Сковырнутся.

Но Катя не слыхала этих равнодушных рассуждений. Она вся была охвачена ужасом и, если бы не Петя, наверное, спрыгнула бы с поезда и побежала бы за оторвавшимися вагонами.

А поезд теперь мчался во весь дух, равномерно постукивая колесами, и быстро один за другими появлялись и исчезали серые телеграфные столбы.

Наступила ночь.

IV. ОСОБОГО РОДА ОБСЕРВАТОРИЯ

В СТЕПНОЙ полосе бывают возле рек густые и пышные заросли. Огромные вербы склоняются над водою, а позади них тянется левада тополей, широко раскинувших свои ветви. В темные осенние вечера такие левады глухо шумят, и одинокому путнику жутко брести вдоль черной реки.

Но тот путник, о котором сейчас будет речь, по-видимому, ничего не боялся.

Он шел неслышно по темному берегу и даже иногда начинал машинально насвистывать. Однако свист этот он тотчас же прекращал и даже ударял себя ладонью по губам, как бы желая хорошенько напомнить себе о своем легкомыслии.

При этом он каждый раз останавливался и без особенной тревоги, но внимательно прислушивался и вглядывался во мрак.

Вдруг где-то на том берегу реки вспыхнул огонек и огненная змея взвилась высоко в черное небо.

Там она лопнула зеленым огнем и кругом сразу стало светло и зелено. Тополя белыми стволами выступили из мрака и прохожий (это был совсем еще мальчик) сразу почувствовал себя на виду у всей вселенной. Что-то хлопнуло вдали, а затем над самым ухом мальчика мгновенно пронесся жалобный свист.

— Ну, ну! — пробормотал он и как змея нырнул в кусты.

Между тем ракета померкла.

После нее ночь стала казаться еще чернее.

Мальчик долго сидел в кустах, ожидая второй ракеты, но ее не было.

— Должно быть, больше пороху нехватает, — пробормотал он.

— Очевидно! — произнес кто-то рядом и так неожиданно, что мальчик вздрогнул и подался в сторону.

С бьющимся сердцем он стал вглядываться во мглу, но решительно ничего не было видно.

— Вы… кто же это? — произнес он нерешительно.

— А вы кто?

— Я… Я так… сам по себе…

— И я сам по себе…

— Так вы… ступайте своей дорогой…

— Спасибо за разрешение… а мне вот посидеть хочется.

— Ну, сидите.

— Ты, мальчик, здешний?

— А вам на что?

— Дорогу на Вырубово знаешь?

— Знаю!

— Проводить можешь?

— А вы кто?

— Ну а если, скажем, я большевик.

— Большевик? А разве в Вырубове большевики?

— Должны быть — со вчерашнего дня.

— Стало быть, белые за Днепр уходят?

— Видно, что так!

— Так!

Мальчик призадумался.

— Ну, ладно, — сказал он, — идемте, провожу, вдвоем итти веселее.

От черных кустов отделилась черная тень.

— Ну идем.

Они пошли в сторону от реки.

— А ты сам-то куда шел?

— А я просто так, брожу.

— Ты какой? С кем идешь-то?..

— А ни с кем… Хожу вот… Сейчас с вами иду.

— Это, брат, нехорошо. Ты сам-то кто, буржуй, рабочий?

— Середка наполовину… Я — никто.

— А зовут тебя как?

— Ванько́.

— Чудно́й ты, брат, Ванько́.

— Каким уж уродился.

Некоторое время они шли молча.

Они пошли в сторону от реки…

— А кто это сейчас ракету пускал? — спросил Ванько́.

— Бандитня. Махновцы.

— Они ведь с вами воюют.

— Они со всеми… Я тут места-то знаю плохо. Запутался. Хотел до света в кустах сидеть, а то еще забредешь не туда, куда нужно…

— Вырубово тут в общем не далеко.

— Тем лучше…

— Вам деревню или усадьбу?

— Усадьбу… Наши дом заняли помещичий.

— Та-ак. Ну, я тут с завязанными глазами дорогу найду.

— То и хорошо.

Земля была вся в рытвинах, и итти было в темноте очень трудно. Однако они шли довольно ходко и наконец вышли на дорогу. Степь в этом месте все время сменялась жидкими рощицами.

— Это вот дорога на Вырубово, — сказал мальчик и остановился.

— Ну что ж, проводи уж до конца.

— Нет… я здесь живу…

— Где?..

— А вон там… В роще…

— Чудак! Холодно, небось!

— Я привык. Мне там вольнее.

— Ну, одним словом, спасибо тебе, что вывел на дорогу. А если захочешь в Вырубово притти, спроси товарища Карасева. Я тебе должность дам.