Вместо матери

Но Петя почти тотчас заснул. В мертвой тишине, окутывавшей станцию, раздавалось лишь его мерное дыхание.

Катя сначала решила бороться со сном. Но когда она села, усталость взяла свое, и голова ее помимо воли стала падать то на одно плечо, то на другое.

Какие-то неясные образы возникли перед ней. Потом опять появилась темная пустая станция. Затем закружились перед глазами какие-то цветные круги… Катя заснула.

Проснулась она внезапно с чувством необъяснимой жути. Что-то словно испугало ее во сне. Она увидала опять все ту же темную станцию. До рассвета было, вероятно, очень далеко. Петя продолжал мирно спать, но ужас не рассеялся вместе с пробуждением, как это обычно бывает после нехороших снов. Напротив, теперь только наступило время испугаться по-настоящему.

Первое движение Кати было вскочить, схватить Петю и бежать без оглядки, спасти от неизвестного существа, подползавшего к ней в темноте. Но затем она поняла, что убежать она не может. Путь к двери был прегражден именно этим страшным существом.

Затаив дыхание и широко раскрыв глаза, Катя ждала… Она сразу примирилась с мыслью, что вот наступила гибель. Надо просто ждать.

А неведомое существо подползло совсем близко, и Катя почувствовала у себя на ноге его теплое дыхание.

С внезапно блеснувшей надеждой она быстро протянула руку.

Собака!

Пес шарахнулся было в сторону от ее резкого движения, но затем снова обернулся к ней и стал ее обнюхивать.

— Собака, собака, — говорила Катя, все еще дрожа, — собака, хорошая…

Она осторожно погладила собаку, и та лизнула ей руку.

Это было уж совсем хорошо.

Должно быть, собака принадлежала кому-нибудь из служащих на станции.

Она, как и Катя, скучала в этом пустом мраке и вот решила завести знакомство.

Появление нового живого существа подействовало на Катю очень ободряюще.

— Собачка, собачка, — повторяла она, — ложись, оставайся с нами.

Пес спокойно развалился у ее ног, и Катя, поправив Пете голову, на этот раз тоже спокойно заснула. Утро вечера мудренее.

Катя проснулась, услыхав громкий плач Пети.

Было уже совсем светло. В окна станции глядели оранжевые лучи холодного сентябрьского солнца.

Очевидно, морозило.

Петя плакал потому, что продрог и проголодался.

— Мама, — кричал он, — мамочка, мама…

Все тревоги и ужасы прошлого дня навалились с новой силой. Тоскливо опять стало на сердце.

— Пойдем, посмотрим, что кругом делается, — сказала Катя возможно более спокойным тоном.

— Не пойду-у… Ма-аму хочу.

Но тут внезапно Петя перестал плакать и лицо его изобразило сильнейшее любопытство.

Он увидал собаку, которая лежала, свернувшись, возле дивана и одним глазом поглядывала на своих новых знакомых.

Это был кудрявый коричневый пудель с очень симпатичной и добродушной мордочкой.

— Это кто? — спросил Петя удивленно.

— Видишь — песик!

— А он кусается?

— Нет… погладь его.

Петя нерешительно протянул руку и дотронулся до жестких кудрей пуделя, который при этом страшно зевнул, так что во рту у него даже что-то пискнуло..

— Возьмем его с собою! — воскликнул Петя.

— Взять! Легко сказать! А куда взять?

Но Катя была рада, что Петя по крайней мере отвлекся от своего горя.

Она взяла его за руку и пошла к выходу.

— Собака, собака, пойдем! — сказал Петя.

Пудель тотчас встал и побежал за ними, нюхая грязный станционный пол.

Поселок имел вид совершенно нежилой. Дома стояли, как-то мрачно нахохлившись, и не видно было в них никакой жизни.

Однако Катя все-таки перешла грязную улицу и нерешительно постучала в одну калитку.

Никто ей не ответил.

Только яростно залаяла на дворе собака.

Катя поспешила отойти, но в это время окошко приотворилось и седой, как снег, старик выглянул из него.

— Що надо?

Я… вы не знаете… где бы…

Катя хотела сказать «достать поесть», но вдруг сообразила, что у нее нет ни копейки денег. А даром кто ж ей даст. Или уж надо просить, как нищей.

Но старик, очевидно, понял.

— Ты сиротка, что ли? — спросил он, впрочем, не проявляя особенного участия.

Катю больно резнул этот вопрос: как знать?

Может быть, уже и сиротка.

Но она все-таки ответила:

— Нет… Я вот с братом от родителей отбилась… Он есть хочет, плачет, а мне ему дать нечего.

— Так, так… А тут и людей-то живых один только я… Вси тикали…

— И кругом никакого жилья нету?

— Тамо, на хуторах живут люди.

И старик махнул рукой в сторону необъятной степи.

— Мне бы хоть хлебца немного…

— Хлиба… Гм…

Старик долго думал и шамкал губами. Потом он исчез, а Катя стояла и ждала с сильно бьющимся сердцем.

Как хорошо она теперь поняла, что должны испытывать всякие нищие и попрошайки. Противное чувство.

Прождав минут пять, Катя осторожно заглянула в окно. Старик мирно спал, положив на стол свою седую голову.

— Дедушка! — тихо окликнула она.

Но старик не шевельнулся.

— Дедушка! — крикнул раздраженно Петя. — А, дедушка.

Старик поднял голову.

— А?

— Хлебца, — напомнила Катя, вы нам хлебца хотели дать.

— Хлиба. Нет у меня хлиба. На хутора ступайте.

Старик вдруг сморщился весь и зарыдал.

— Бросил меня, родной сын бросил… Що я, безногий…

И он показал из окна старый корявый костыль.

Катя быстро пошла прочь.

— Разве такие старые плачут? — удивленно спросил Петя.

— Идем, Петя, идем…