Вместо тысячи солнц. История ядерной бомбы, рассказанная её создателями

Мне посчастливилось быть сотрудником Пьюпиновской лаборатории на протяжении того времени, когда происходила, по крайней мере, начальная стадия этого овладения. Я испытывал некоторые затруднения в Италии и всегда буду признателен Колумбийскому университету, предложившему мне место в Физическом отделе в самый нужный момент. И, кроме того, это предложение дало мне, как я уже говорил, редкую возможность стать свидетелем хода упоминавшихся мною событий.

Я на самом деле очень живо помню январь 1939 г. – первый месяц моей работы в Пьюпиновской лаборатории – по той стремительности, с которой тогда стало все разворачиваться. В то время Нильс Бор выступал с лекциями в Принстоне, и я помню, как однажды вечером вернулся взбудораженный Уиллис Лэмб и сказал, что Бор привез потрясающие новости. Этими потрясающими новостями были открытие деления и по меньшей мере набросок интерпретации явления; открытие, как вы, конечно, помните, восходит к работе Гана и Штрассмана, а первая идея интерпретации пришла из работы Лизе Мейтнер и Фриша, бывших тогда в Швеции.

Затем, несколько позже, в том же январе в Вашингтоне состоялась конференция, созванная Институтом Карнеги и Университетом Джорджа Вашингтона, на которой вместе с несколькими сотрудниками Колумбийского университета присутствовал и я и на которой впервые серьезно, хотя и в полушутливой форме, обсуждалось возможное значение только что открытого процесса деления как будущего источника энергии. Источника – потому что была высказана догадка, что если происходит деление, весьма серьезно нарушающее структуру ядра, то нельзя исключить испарения нейтронов. А если испаряются нейтроны, то их может быть больше одного, скажем для определенности – два. А если их больше одного, то каждый из этих, например, двух нейтронов может вызвать деление и перед вами, конечно, первые звенья цепной реакции.

Таким вот был один из предметов обсуждения на этой конференции, который вызвал легкую зыбь возбуждения по поводу возможности освобождения ядерной энергии. Во многих лабораториях, включая Пьюпиновскую, одновременно началось лихорадочное экспериментирование, и, как помнится, еще в Вашингтоне я получил от Даннинга телеграмму, возвещавшую об успехе опыта, направленного на обнаружение осколков деления. Тот же самый эксперимент был проделан, по-видимому, одновременно в полудюжине других лабораторий Америки, и, как мне кажется, чуть раньше в трех-четырех лабораториях Европы.

И вот в Колумбийском университете началась довольно длинная и утомительная работа, имевшая целью укрепить те смутные предположения, которые делались относительно возможности испускания нейтронов, и попытаться увидеть, действительно ли испускаются нейтроны, когда происходит деление, а если это так, то в каком же количестве, ибо ясно, что в этом случае крайне важна числовая сторона дела, так как чуть-чуть большая или чуть-чуть меньшая вероятность, может быть, определяла границу между возможностью и невозможностью цепной реакции.

Работа эта проводилась в Колумбийском университете одновременно Зинном и Сцилардом, с одной стороны, и Андерсоном и мной – с другой. Мы работали независимо и различными методами, но, конечно, поддерживали тесный контакт и держали друг друга в курсе полученных результатов. Одновременно такие же самые исследования проводились во Франции группой под руководством Жолио и фон Халбана. И все три группы пришли к одному и тому же заключению – полагаю, что Жолио, может быть, на несколько недель раньше нас в Колумбии, – а именно что нейтроны испускаются и что их довольно много, хотя количественные оценки были еще очень неточны и не слишком надежны.

Курьезным обстоятельством, связанным с этой фазой работы, было то, что здесь впервые появилась секретность, мучившая нас столько лет, и, вопреки, вероятно, самым распространенным представлениям о секретности, она появилась не по инициативе генералов, не по инициативе сотрудников органов безопасности, а по инициативе физиков. А главным инициатором этой, безусловно, крайне неизведанной для физиков идеи был Сцилард.

Не знаю, многие ли из вас знают Сциларда; думаю, что многие. Это, несомненно, очень своеобразный человек, весьма умный (смех); вижу, что это недооценка (смех). Он весьма выдающийся человек, и похоже на то, что он получает некоторое удовольствие – по крайней мере, такое впечатление он производил на меня, – получает удовольствие, выводя кого-нибудь из равновесия.