Вначале будет тьма // Финал

Но вообще-то это было ни на что не похоже. Он прикинул источник утечки – либо они слушают все переговоры в воздухе, что маловероятно, либо все его собственные переговоры, что невероятно вообще. Он подумал еще, что когда все закончится – чемпионат, в частности, – надо будет закрыться как следует, хватит полумер.

– Первый вариант – мы просто его посадим в любом городе по твоему выбору, на борту ничего не будут знать. Это не так сложно. По приборам это будет Москва, они привыкли верить приборам, к тому же сейчас низкая облачность. На месте можно будет разбираться.

– Не понял, – сказал Первый. – Вы можете контролировать все приборы?

– Иногда можем. Не очень часто и не везде, но можем.

Черт-те что, подумал Первый.

– А второй?

– Второй – мы берем его на буксир и отвозим в Харьков, и пусть разбираются они.

– Как – на буксир? – не понял Первый. – В воздухе – на буксир?

– Это новая технология. Мы ее пока только тестируем. Но в принципе она есть.

– Но как?

– Это долго. Мы как бы покрываем его сеткой, виртуальной сеткой, и он летит туда, куда мы ведем.

– Это можно сделать с любым самолетом?

– С твоим нельзя, – сказал американец, который вообще был малый сообразительный.

– Понимаешь, – сказал Первый, неприятно улыбаясь, – вы много чего умеете и все такое. Я даже не сомневаюсь. Но сейчас вас дезинформировали. Ничего не происходит. Я с удовольствием прослушал вашу рекламную информацию. И если нам понадобится, мы немедленно обратимся. Но сегодня ваша разведка тебя элементарно надула, и ты наверняка примешь меры. Мы хорошо понимаем, – он перешел на «мы», и это означало, что дружеский разговор окончен, – мы понимаем, что чемпионат, финал и все такое. Мы нервничаем, все нервничают. Но в смысле безопасности, тьфу-тьфу, все пока прекрасно. И если вы не надумаете вмешаться, то и дальше будет прекрасно.

Возникла пауза.

– Хорошо, – сказал американец. – Мы поняли.

– Спасибо, – сказал Первый и отдал телефон.

Это была последняя ставка. Если бы после этого 482-й был сбит, разговор бы всплыл. Решительно сегодня был день последних ставок.

Ровно в миг, когда он передал телефон, Мличко ошибся, отдав слишком слабый пас, Глыба перехватил мяч и двинул с ним в сторону ворот славонцев прямо по центру. Слева и справа от него мчались Баламошкин с Колчановым, а по правой бровке летел на своих длинных лосиных ногах Нготомбо. Славонцы, уже порядком уставшие, находились под гипнозом молниеносной контратаки и бежали назад совершенно деморализованные. Они ждали гола, они с ужасом видели этот гол.

И тут у Дюжего не выдержали нервы. Он подкатился в ноги Колчанову, который был с мячом в трех метрах от славонской штрафной и уж тут, верьте слову, не промазал бы, – подкатился так явно и нагло, что объяснить это можно было только полной утратой совести. Махно Боа был честный малый. Это был штрафной без спора, без пересмотра в VAR, без истошных криков и биения себя в грудь. Стадион вопил.

Начальник охраны протянул телефон Первому. Первый посмотрел на него очень неприятно.

– Он пьяный был, – ликующим голосом сказал начштаба. – Пьяный, товарищ главнокомандующий. Он просто буянил. У него нету ничего. Он стал вдруг блевать, и его скрутили.

– Все проверено? – спросил Первый, чувствуя себя гелиевым шариком.

– Да все, все. Он бухой был страшно. Просто там растерялись сначала, а потом поняли. И он скрученный сейчас, и они штатно летят в Стамбул.

Первый не допускал, что они врут. Они щадили его, конечно, и еще больше берегли собственные задницы, но сбивать лайнер и докладывать, что все штатно, они бы не стали. Все именно так и было: на борту буянил пьяный славонец, он требовал лететь в Москву на финал, потом его вырвало, теперь он летел в Стамбул, не подозревая, что его ожидает.

– Ну встретьте там, – ровно сказал Первый.

– Его встретят, встретят, – радостно хохотнул начштаба.

– Силен русский Бог, – сказал Первый и вернул телефон. Он поманил «чемоданчика», взял спецсвязь и дал Третьему отбой.

– Есть отбой, – сказал Третий без интонации. Непонятно было, знает он или нет.

– Вот из-за таких минут, – вслух сказал Первый. – Из-за таких минут.

И непонятно было, что происходит из-за таких минут: прибавляется седых волос или стоит быть президентом. Он поднял глаза и увидел навес. Навес над ним действительно был, и пока он действовал. Мир медленно стал обретать цвета. Внизу, на пятачке стадиона, славонцы выстраивали стенку, и видно было, как бешено жестикулирует Еремеев, объясняя, кто будет бить. Справа президент славонцев шевелил губами, то ли молясь, то ли давая советы. Его партнер сидел внешне спокойно, потягивая лимонад из огромного запотевшего стаканчика.

Они выстраивали стенку, словно это был их последний матч, и Первый вспомнил, как в Северной Корее, по слухам, расстреляли из зениток команду, проигравшую в полуфинале. Он тогда подумал: ну чем наши еще недовольны? Он бы никогда так не сделал, так какая же диктатура? Поводженчик командовал стенкой, словно действительно надеялся защититься. От кого он думал защититься, от русского Бога?