Вне добра и зла

Всю дорогу обратно в гостиницу, писатель переваривал услышанное от старичка из книжного и бригадира. Судя по рассказам местного жителя, старик-фермер был уважаемым и добрым человеком, храбрым и волевым. Однако это никак не вязалось с историей про загадочную комнату в подвале, обнаруженную строителями. Конечно, Герман не видел её своими глазами, но её наличие само по себе уже наталкивало на мрачные мысли. Кому в здравом уме может понадобиться подобное в собственном доме? Изолированная комната, со вбитым кольцом в полу возле небольшой лежанки. Да ещё и эта игрушка… Плюшевый щенок с одним глазом-пуговицей. Про такую же игрушку упоминал и агент по недвижимости. Истории сходились друг с другом в крайне нелицеприятном ключе. С одной стороны, был рассказ старичка из книжного про хорошего человека, трудолюбивого и чуткого, без особых раздумий бравшего к себе на попечение сирот и вырастившего таким образом в этом доме целую ватагу детишек. С другой же, была история про плюшевого щенка, найденного в той странной комнате в подвале, в котором по словам бригадира строителей, возможно держали ребёнка. Не исключено что местные попросту не знали тёмной стороны жизни, живущего в уединении старика и его семьи, и под маской хорошего человека скрывался домашний тиран, истязающий своих детей, запирающий их в наказание за проступки в мрачном подвале или того хуже… Старик мог быть педофилом. Откуда у него была такая тяга к детям? Своих домочадцев он мог запугать настолько, чтобы все они наперебой твердили какой он строгий, но справедливый, а на самом деле всё было наоборот. Герман мог только теряться в бесконечных догадках.

После того ночного кошмара, история дома стала особо остро интересовать его. Писатель и сам не мог объяснить себе почему. Вероятно, его подсознание, пыталось найти рациональные ответы всему тому, что он увидел и услышал за последние пару дней. Слишком уж много было совпадений с его кошмаром в рассказе агента по недвижимости. Да и ещё этот плюшевый щенок, которого нашли в подвале… Ранее Герман уже убеждал себя, что этому жалкому алкашу-агенту всё привиделось с перепоя, но игрушка действительно существовала и её нашли именно в подвале. И если верить словам того агента, то туда он её и бросил, когда в ужасе убегал из дома. Любопытство, вперемешку со страхом и сомнением, постепенно подступали к писателю. Эти переплетающиеся между собой истории понемногу начали заставлять его сомневаться в собственном здравомыслии. За весь свой прошлый опыт общения с «проклятыми» местами, ни единого раза не было такого, чтобы рассказы «очевидцев» сходились. Как правило это были рознящиеся между собой сбивающиеся истории, по большей части дорисованные перепуганным воображением – где один видел призрак грустной девушки, другой лицезрел гремящего цепями кровожадного бесплотного монстра, где один слышал едва различимый шорох, другой рассказывал про звучную канонаду. Исходя из этого Герман всегда скептично относился к подобным историям, стараясь во всём убедиться на личном опыте, и каждый раз развенчивал, по крайней мере для себя, любую легенду про проклятия и разнообразных сверхъестественных существ. Сейчас же – писатель взглянул на этот дом у озера под совершенно другим углом. И его загадки начали манить его, дразня возможным привкусом мрачной тайны бывших жильцов.

Погруженный в мысли, Герман вернулся обратно в свой гостиничный номер. Снова облачился в пушистый халат, проглотил свой обед и попытался немного поработать. В этот раз он решил расположиться за столом. Спустя пару часов, писатель понял, что смог выдавить из себя жалкую тысячу слов, в которой по большей части описывал быт дедушки, оставшегося один на один с тяготами по воспитанию крошечного несмышленого мальчугана. Герман бросил дальнейшие попытки к продолжению работы и решил ещё раз перечитать всё написанное. В этот раз более вдумчиво. Текст был добротным, густо приправленный метафорами и красочными описаниями, которые зачастую давались писателю довольно плохо. Живые и невымученные диалоги. В какой-то момент, Герман поймал себя на том, что сам увлекся повествованием, так как будто бы это писал не он сам. Писатель ещё раз пробежал глазами несколько страниц своего нового неоконченного творения. Текст был действительно не похож на его обычный стиль – местами речь была чересчур витиеватой, а обороты слов слишком вычурными. Обычно Герман избегал подобного в своих произведениях, но сейчас это показалось ему вполне уместным.