Вне игры

Но пока я здесь, они просят меня рассказать им анекдот или почитать М. Ю. Лермонтова и М. И. Цветаеву. Всё зависит от ситуации и от настроения, в котором мы сейчас находимся. Иногда я рискую и читаю свои стихи. Мы сидим в гримёрной — человек пять, не больше. Вернее, это они сидят, а я на минутку заглядываю. И чаще всех это Ю. Бурыгина просит меня что-то рассказать. Это счастливые мгновения в Театре, когда ты видишь, что кому-то нужен.

* * *

Сколько лет я сижу в этой гримёрке. Сколько лет я смотрю в это зеркало. Мы с ним близнецы. Мы понимаем друг друга без слов. Это оно показывает мне всевозможные картинки из моей жизни. Я знаю — зеркало никогда не обманет меня. Но оно так же, как я, любит игру. Я вижу в нём то весёлую итальянку Кеккину, то растерянную Лидочку. А это глупенькая дочка Барина встряхивает бантиками. Скромная, сдержанная Елена уступает место сверкающей Царь-Девице. Потерявшая веру в отца Лера уходит, чтобы смогла поправить причёску весёлая Циркачка. Вот на секунду взглянула на меня сияющими глазами Леонора и исчезла. Я пытаюсь удержать некоторых из них, которые мне так дороги. Я хочу поменяться местами с зеркалом, у него там так много чудесных ролей. А я здесь одна! Я одна, а мои роли одна за другой исчезают в Зазеркалье. Как мне спасти их? Ведь это не я вершу их судьбу. Умирают спектакли, умирают актёры. Вот ушёл из жизни Н. Подгорный и увёл следом за собой моих Елену, Лидочку и Наташу. Как больно от этих потерь. Им нет замены. Доктор! Моё зеркало опустело! Там уже давно никого нет. Нет, нет! Не заставляйте меня смотреть на эту измученную женщину, с тоской глядящую на меня. Я не знакома с ней. Я никогда к ней не привыкну. Доктор! Я потеряла своё лицо! Это проклятое зеркало отняло у меня моих любимых героинь, которые мне были дороже, чем я сама. Не заставляйте меня смотреть в пустоту этих глаз!

* * *

Эта пытка длится не дни, не месяцы, а годы. Так дальше жить нельзя! Надо, чтобы они вспомнили, что я живая!

Я зашла на минутку к своей приятельнице в пошивочный цех. Она чудесный художник, Лидия Николаевна Варламова. Сколько разных образов мы сумели создать вместе с ней на сцене Малого театра.

— Викуля, — говорит она мне, — я, к сожалению, должна идти. У нас сейчас закрытое партийное собрание.

— Слушай, — говорю я неожиданно для себя самой, — у тебя нет какой-нибудь косыночки или просто куска материи треугольником?

— Да вон, возьми любую.

Она убегает, а я с кусочком белой ткани иду к художникам. Они тоже со мной дружат, и когда я прошу у них кусок ватмана и какой-нибудь шнурок, тут же дают мне всё, не спрашивая зачем. Взяв у них красный фломастер, я иду к себе в гримёрную. Надо всё сделать так, как я видела на фотографии в зарубежном журнале. Я пишу крупными буквами на ватмане: «Долой запрет на профессию!» Я продеваю шнурок и завязываю его так, чтобы надеть плакат на шею. Белой косынкой я закрываю себе рот. Вот теперь всё готово. Я иду к залу Островского, где толпятся наши партийцы, и встаю у стены, рядом со входом в зал, заложив руки за спину.

Бомба! Они ошарашены моим поступком, как будто я кинула в них бомбу! Они растеряны и несколько минут не понимают, что надо делать. Но мой любимый «освобождённый секретарь» всегда знает своё дело. Она тут же бежит к телефону. Она знает, куда надо звонить. Актёры в это время выходят из ступора. Они начинают реагировать. Кто-то пытается заглянуть мне в глаза:

— Вика! Милая, не надо!

— А разве она живая? Я думал, это кукла.

— Ну и что? Всё равно она этим ничего не добьётся.

— Какое безобразие! Это в Малом театре! Она за это ответит!

Я стою не шелохнувшись. Моё сердце стучит, как колокол, на весь театр. Теперь я вижу их всех так, как никогда не видела раньше. «Господи! — думаю я. — Помоги мне не потерять сознание у них на глазах». Страшная кощунственная мысль приходит мне в голову: «Вот так Он увидел всех с креста».

Сорок минут они не могут начать своё собрание. Бедняги. Мне жаль их. Я отхожу от стены и иду в свою гримёрную. Ноги почти не держат меня. Но я снова вижу в зеркале своё лицо. Падаю на диван и долго лежу, ни о чём не думая.

* * *

Через несколько дней меня вызывают на заседание месткома.

— Там будут обсуждать ваш поступок, — почти с радостью в голосе сообщает «освобождённый секретарь».

А Москва уже гудит слухами. Как быстро они распространяются! Первая мне звонит Наташа Вилькина:

— Вика! Мы все с тобой!

Телефон не умолкает. Все потрясены моим поступком. Все актёры солидарны со мной. Ребята! Я требовала работы! Но в Театре мне шьют политику. А может быть, они и правы? Это 1983-й год.

И тут на помощь приходят мои верные друзья Столбовы. Я прихожу к ним за советом, как себя вести на месткоме, где будут разбирать мое «дело». Мудрый, чудный Александр Леонидович, он в двух словах объясняет мне, что я должна сказать на этом собрании.