Вне протяжения

Катя обладала завидной эрудицией, что отличало её от ровесниц, в том числе и красивых, ещё больше, чем внешняя привлекательность. Однако, она и занудой никогда не казалась, скука с ней точно никому не грозила. Веткин даже забывал порой, что она не парень, настолько его захватывала её осведомлённость во всём и острый язычок. С другими такого им никогда не испытывалось. Потому Станислав полагал, что Катя достойна в жизни кого-то лучшего, разумеется, не принца на белом коне, но старшего по возрасту и положению, кто сможет заботиться о ней и обеспечит жизнь без нужды и забот. Себя он трезво оценивал совершенно не пригодным для такой роли, а его уважение к девушке из группы не позволяло закрутить с ней мимолётное подобие любовной игры с шутками и прибаутками, нарушив тем самым постоянство их отношений. К тому же, он никогда не забывал, что до диплома им предстоят ещё годы учёбы в одной группе. Возможно, Веткин ошибался с самого начала.

Стас не видел Сапарину с последней сессии месяца два, к тому же они попали в разные стройотряды. Она появилась на занятиях ещё более похорошевшей, с отросшими до плеч каштановыми прядками волос, загорелая и энергичная. Своим неиссякаемым блеском в чайной глубине живых смеющихся глаз Катя не оставляла равнодушным ни одного из остановивших на ней взгляд. Веткин нисколько бы не удивился, окажись у неё теперь пока неведомый ему воздыхатель, которому она отдала, наконец, предпочтение. Тем более, прежде видел, как раз-другой её подвозила к самому институту новенькая «волга».

И вот теперь в первый и единственный день в Ленинграде она постоянно оказывалась рядом со Стасом, и всякий раз при Катином приближении он ощущал подобие электрического тока, исходящего от неё. С чего бы это вдруг?!

Их поезд на Таллин уходил вечером, сумки ребята оставили в камере хранения на вокзале, когда съездили за билетами. Теперь все передвигались налегке, прихватив с собой лишь полиэтиленовый пакет с навязанными в дорогу пирожками. Прошлись по Невскому, просто так из любопытства заглянули в Пассаж, затем в Гостиный двор с очередями за какими-то дефицитами. После ЦУМа, ГУМа», «Детского мира», да и «Москвы» с «Лейпцигом» здешние универмаги с их выбором выглядели провинциально. На них и времени не стоило тратить. Девчонки захотели попробовать ленинградское эскимо, которое всем понравилось в отличие от местного пива завода имени Степана Разина. А там уже дошла очередь и до пирожков.

Задержались у массивных колонн Казанского собора, внизу знаменитых бронзовых ворот внимание путешественников привлёк блеск свежего спила. Судя по нему, какие-то вандалы совсем недавно умудрились нагло обезглавить одного из ангелов или чертей. Матерные слова в адрес поднявшего руку на такую красоту вырвались почти у всех одновременно. Стас покосился на Катю, она одна никак не выразила своего отношения. Девушка почувствовала его взгляд и тихо заметила:

– Готика. «Врата Рая». Копия с ворот баптистерия Сан-Джованни Баттиста – крестильни или крещальни собора Санта-Мария-дель-Фьоре во Флоренции. Между прочим, пятнадцатый век, а сам баптистерий посвящён Иоанну Крестителю и возведён аж в пятом веке! Представляешь?

Стас продолжал с удивлением таращиться на Сапарину, и откуда она столько всего знает? Явно не из учебника научного атеизма, который им пришлось прежде проходить. Она хоть сейчас смогла бы работать здесь экскурсоводом заведомо лучше уже имеющихся…

Словно прочитав его мысли, Катя добавила:

– Видела в папином альбоме по итальянской архитектуре…

Всегда слывший заядлым рыбаком Санёк из Подмосковья предположил с сомнением:

– Может, для грузила срезали?

– Да нет, – одёрнули его тут же другие знатоки, помимо Стаса, который любителем рыбалки никак не являлся. – Слишком тяжёлое будет.

– Ты, что, никак, оправдываешь этих дебилов?!

– Вовсе не, да вы чо!.. – тут же замялся, торопливо оправдываясь, Санёк.

«Просто какой-то урод захотел, чтобы эта голова стояла у него на столе! А так она на фиг никому не сдалась!» – подумал Стас, взял Катерину под руку, увёл в сторону. Она вопросительно взглянула на него, но ничего не сказала.

Хотя собор давно не являлся действующим храмом, и все со школы знали, что «религия – опиум для народа», но воздействие одной архитектуры этого национального сокровища не могло не сказаться и на них. Отпустить шутку по поводу такого дикого факта ни у кого из присутствующих язык не повернулся. Настроение у всех необратимо испортилось.