Вне закона

— А ну пошла челка! Аллюр три креста! Понеслась душа в рай! — горланил и гикал Баламут. — Эх, девчоночки, война... тирьям-пам-пирьям-пам-пам... — благоразумно зашифровал он строки частушки, завидев на пороге крайней хаты Надю Колесникову. — Пр-рру! — Он лихо остановил подводу, так что лошадь вздыбилась и чуть не села на хвост, и, соскочив с телеги, в церемонном поклоне взметнул шляпой дорожную пыль.

— Салют, синьорина!..

2

Надя как-то странно, не так, как всегда, рассмеялась, подошла покачиваясь и стала вполоборота к нам — руки в брюки, берет набекрень. Но чуб ее выглядит жалко — растрепался, прилип ко лбу.

— Ну, что там поделывает наш великий, наш славный капитан, а? — Она ухватилась за грядку телеги. — Тоже мне капитан! Что глаза-то выпучили? Думаете, пьяная я? Я уже почти целый стакан с утра выдула. А вам что за дело? Ну, кого он там, капитан-то, теперь присушивает? Ольгу из санчасти? Веру у Богомаза отбивает? Со мной небось не вышел номер. Я ему сразу сказала: «Насильно мил не будешь! Любой приказ выполню, а подстилкой не стану!» Не для того я сюда полетела. А он? «Не хотиться ль вам пройтиться в Могилев?..» «Не хотиться ль вам пройтиться»! Без документов — на верную смерть послал. Направо пойдешь — от немецкой веревки пропадешь, налево пойдешь — от своей пули умрешь, прямо пойдешь — в подстилки попадешь! Вот он мне какую сказку придумал! И я потеряла голову, соврала первый раз в жизни. Об этом, Витя, только жалею. Но я не боюсь его, так и передайте! И не поддамся ему! В лагерь сейчас пойду. Я ничего плохого не сделала, не виновата ни в чем. Он-то знает, только вид делает, будто не верит. Одно стыдно, соврала, что ходила в Могилев. Не по-нашему вышло, не по-партизански. «Не пойдешь — расстреляю за невыполнение приказа!» А разве то был настоящий, правильный приказ? Да, и с поста убежала... Какое он право мстить мне имеет? За что? Юбочник, сволочь! Даже хуже! Думает, ему все можно. Запутал меня. Ненавижу! А я верила ему, уважала, даже любила как старшего брата! И Козлов тоже хорош! «Наденька, Наденька»!.. Это Васька-то. Про любовь говорил... А что он сделал со мной! Напоил и... А потом целовал... — Две мокрые дорожки блеснули на Надиных щеках. — Нет, не целовал, вам-то какое дело? Нет, он парень-то все-таки ничего, но зачем он Самсонова испугался, почему верит ему, меня видеть не желает. Все вы Самсонова боитесь! Ему верите, а не мне — это самое страшное... А я не боюсь, не верите — и не надо... Черт! Пыль в глаза попала...

Она по-детски, пальцами, размазывала по лицу слезы, терла заплаканные глаза, облупившийся от загара розовый нос. Внезапно налетевший ветер трепал ее чуб...

У подводы собиралась белоголовая ребятня в замызганных рубашках. Всех их притягивал не столько вид плачущей девки-партизанки в штанах, сколько Боровик — самый юный и потому наипопулярнейший среди ребятни народный мститель.

— Трогай! — крикнул я не своим голосом Боровику, совсем забыв о бане. Баламут вскочил на передок, и мы понеслись вскачь по деревне.

Я оглянулся — Надя одиноко стояла посреди дороги, бессильно опустив руки, и потухшими глазами глядела нам вслед.

— А Васька хват,—  сказал Иванов. В голосе его слышалась зависть. — Такую кралю, это самое, уломал. А Самсонова она отшила — гордая. Надо бы ее в лагерь доставить, да руки марать неохота...

— Свихнулась совсем девка, от обиды куролесит,—  сочувственно проговорил

Баламут. — Неужто правду она про капитана рассказала?

— Держи карман шире! Конечно, человек он живой, лапнул там раз-другой. А насчет приказа — боец она или нет? А раз боец — выполняй задание. Выполнимое там оно или нет — это не боец, а командир решает. А раз не выполнила, я бы с ней не стал церемониться!

— Этот Васька Козлов — фулюган! — вдруг громко, задыхаясь и часто хлопая белыми ресницами, дискантом выпалил Боровик. — Как он мог... Фулюган...

Иванов расхохотался жирным, не понравившимся мне смехом. Боровик скорчил зверскую мину, чтобы сдержать слезы. Баламут наморщил в раздумье лоб. А я вспомнил Надю в Москве, Надю в первые дни после десантировки, сероглазую, ласковую Надю, ту, что совсем еще недавно, сидя у костра в венке из ромашек и колокольчиков и мечтательно глядя в огонь, напевала чистым звонким голоском: «Ночь над Белградом тихая...»

«Не хотиться ль вам пройтиться в Могилев?» Нет, это неправда, это не может быть правдой!

3

В Заполянье, следующей за Александровом деревне, куда мы опять влетели чертом, мы ввалились в хату, где жила Аленка — девушка-связная, часто ходила по заданию нашей разведки в Могилев и Пропойск.