Вне закона

…Странно все-таки складываются человеческие судьбы: у одних жизнь обрывается под мирным небом, на солнечной лужайке всего лишь от какого-нибудь неудачного прыжка, который молодой парень сотворил, дабы покрасоваться перед девчонкой, другие много лет ходят по самому острию опасной бритвы, попадают в тяжелейшую мясорубку и все же доживают до старости. Много лет назад в Минске меня поила чаем с клубничным вареньем ласковая старушка; когда она подавала мне чашку, у нее тряслись руки, но, видимо, она привыкла к этому. Неторопливо она отхлебывала чай и рассказывала, как под деревней Малый Тростенец, где неподалеку был концентрационный лагерь, немцы загнали в овраг около трех тысяч человек, били по ним из пулеметов, но, видимо, многих лишь ранили, овраг засыпали экскаватором, потом прошлись танки, и все же много дней шевелилась земля. А эта женщина, поившая меня чаем, была там! Как удалось ей выбраться из оврага и доползти до леса, а затем остаться живой, вырастить дочь и внуков, она объяснить мне не смогла…

10

Арон очнулся в глухой тишине, придавленный тяжестью, голова раскалывалась от боли, ноги свело, и сознание неторопко возвращалось. «Жив?» — спросил он себя и сам же испугался этого вопроса. Да, жив, но об этом могут узнать. Кто?.. Да и где он? Пощупал пальцами вокруг себя, — похоже, это была земля и еще что-то вроде известки. Надо было попробовать подняться, он уперся руками и ногами, но выпрямиться не смог и чуть не закричал от боли. Однако то, что давило на него, стало сползать со спины и неожиданно глухо шлепнулось рядом. Он поднял голову, увидел небо, серое, просвеченное мутной луной, и понял, что находится в небольшой яме; на краю ее лежало немного снега, он потянулся к нему, собрал в ладонь вместе с землей и провел по лицу; сделалось легче. И все же он боялся подниматься, ему чудилось: где-то поблизости есть караульный. Он затаился, вслушиваясь в тишину, и, кроме далеких шорохов деревьев, не услышал ничего; тогда он осмелел и выглянул из ямы. И все вспомнил. То была свалка. Слева от него лежала громоздкая человеческая туша, это она прикрывала Арона, когда он был в яме. Он осторожно выбрался наверх и содрогнулся от ужаса. Даже при тусклом ночном свете, а может быть и вечернем, он увидел открытые большие белые глаза Махта. Голова его словно бы существовала отдельно от туловища; одежда вся была разодрана в клочья, залита кровью, а шеи просто не было, ее выгрызли.

Он вспомнил все, вспомнил, как летели эти красивые, могучие животные с обнаженными клыками, черными полосами на спине… Его спас Махт… Да, впрочем, черт знает, что его спасло! Во всяком случае, легко можно было понять: Арон споткнулся, угодил в небольшую яму, а Махт, летевший за ним, тоже упал, возможно, ударившись о ноги Арона, и телом придавил его к земле, приняв собачьи клыки на себя.

Арон поднялся и оглядел пространство; вдали куполом светилось пламя, и он догадался — то сливаются в одно зарево огни города. Поближе на фоне неба виднелась церковь, и там темнело несколько домиков. Деревня. Он постоял, увидел под ногами небольшой арматурный штырь, взял его и двинулся через свалку, опираясь на штырь, как на палку. Надо было куда-то идти. В лес?.. Зачем? Отблеск города манил его, и он безотчетно направился в ту сторону.

Он шел, стараясь не споткнуться о разбросанные предметы, видел в разных местах скорчившиеся трупы, но боялся подходить к ним. Наконец вышел к обочине; судя по оставленным на земле тяжелым следам, здесь и стояли машины. Огляделся… Что-то тускло блеснуло. Он нагнулся и подобрал гладкую медную пуговицу. Это была пуговица Эвера… Арон сунул ее машинально в карман, посмотрел по сторонам и увидел самого Эвера, или, вернее, то, что от него осталось, разглядывать он не мог. Сделал еще несколько шагов и наткнулся на сидящего Гольца. Видимо, его не рвали собаки, на лбу темнела, как большая родинка, пулевая рана. Значит, Гольц не побежал, а стоящего собаки не тронули.

Профессор Гольц. Прошло много времени, и благодаря родственникам и ученикам, которых было немало, вышли его книги, они потрясли не только отечественных ученых, но и зарубежных, скорее даже последних, потому что открывали совершенно новые возможности в физической химии, тогда еще совсем молодой науке, а ныне без нее не может обойтись ни одно уважающее себя государство. По этим книгам учатся молодые, но вряд ли кто знает о необычной, а может быть, по тем годам и обычной судьбе этого гордого человека. Но и я так мало осведомлен о нем, что больше ничего не могу рассказать о Гольце в этой повести.

Арон понял: в деревню заходить нельзя, там могут быть сторожа или собаки. Двинулся к оврагу, перешел его, и тут открылись огороды, халабуды, стоящие по краям; огороды были почти убраны. Он подумал и подошел к одной из будок, закрытой на большой амбарный замок. Ему хотелось есть, он сунул штырь в петлю и навалился всем телом; петля была приторочена хорошо, и он уже подумал: у него не хватит сил содрать ее, но тут она подалась. Гвозди медленно выползали из косяка, и петля повисла на замке.