Вне закона

Я покосился на стол. Плохо дело, одни щербатые деревянные ложки лежат.

– Не бери, маманя, грех на душу! – пытался Жариков своими обычными улыбочками и шуточками растопить лед недружелюбия. – Господь завещал нам возлюбить ближнего своего и не оставить его без средств для продления бытия в сей юдоли скорби. Аминь!

– Вот у меня тут, гражданочка, специальный аппарат, – заговорил Киселев, достав из кармана компас, – без ошибки указывает, где сало, где яйца спрятаны.

Старуха молча скрестила руки на груди и, застыв, смотрела на нас злыми глазами с нескрываемым презрением. Смотрела исподлобья, из-под низко сдвинутого на глаза черного платка.

– Кругом! – сказал мне, сдаваясь, Жариков. – Спасибо этому дому, пойдем к другому. Ни словом божьим, ни последними достижениями науки и техники ту злыдню не проймешь. У этой боярыни Морозовой прошлогоднего снегу не выпросишь…

За окном треснул выстрел. Киселев рванул было к двери, но я схватил его за рукав гимнастерки:

– Куда? Это старосту местного наши расстреляли!..

Старуха вдруг ожила:

– Нашего старосту?.. Сынки! Значит, вы партизанты! – И вдруг она шагнула к божнице, упала на колени, зашептала страстную молитву… – Господи, Истинный Христос, Бог милостивый! – расслышал я горячие слова. – Помоги ты партизантам и солдатикам нашим прогнать с земли нашей Гитлера и всех проклятых басурман-германов, будь они, анафема, прокляты! Порази их, нехристей, огнем-пламенем, а партизантов, сынов наших, Господи, береги в темном лесе и в поле чистом, в пути и на дороженьке от пули свинцовой и смерти лютой!.. Дай ты воинам нашим, Господи, Царь Небесной, от сырой земли силу и от буйна ветра храбрости… Спасибо, услышал Ты молитвы матери и не простил Иудин грех, покарал за сыночка моего загубленного обидчика нашего, душегуба старосту Ващило!.. Каждый день я, раба грешная, Тебя спрашивала, Боже, почему ему, ироду, солнышко в глаза светит, почему земля его, мярзотника, носит…

Жариков вежливо кашлянул в кулак. Старуха оглянулась, поднялась, вытирая глаза, улыбаясь растерянно и ласково.

– Да что же я, старая!.. Аминь! Аминь! Аминь! – заспешила старуха. – Сынки мои милые!.. Да вы садитесь, я сготовлю вам поснедать. В поминальник вас запишу! Кого мне помянуть за здравие-то? Раба Серафима и раба Виктора? Вот возьмите с собой горлач меду, яиц и лукошко маслица…

– Погоди, маманя! – сказал Жариков. – У тебя вон лампадка горит, а у меня ружье не стреляет: вся смазка кончилась. Нельзя ли для хорошего дела деревянного масла одолжить у Господа Бога?

Старуха охотно отлила ему масла, передала Барашкову горлач с медом, но тут с грохотом, брызгами вылетели вдруг стекла окон. Очередь пуль прошила рваными дырами беленую печь. Внезапный шквал огня налетел на Медвежью Гору. Слились в громовые раскаты пулеметные и автоматные очереди, стрельба винтовок, взрывы снарядов.

Нас словно выдуло из хаты. Со всех ног махнули мы по огородам, топча огурцы, репу и капусту, к опушке леса. Я видел, как у Барашкова разлетелся в руках разбитый пулей горлач с медом. Чуть было не пришлось его помянуть за упокой. Видел, как Киселев ловко скинул на бегу сапоги и сразу вырвался далеко вперед. За деревней мимо нас пролетел, выпустив по карателям автоматный диск, Кухарченко. Оскалив зубы, он проорал нам:

– Ауфвидерзейн! Физкультпривет! Пишите!..

Снаряды рвались вдоль опушки – каратели пытались отрезать нас от леса.

3

В лесу Гущин и Богданов устроили перекличку и доложили Кухарченко: все в сборе. Не мешкая, подгоняемые пушечными выстрелами и близкими разрывами снарядов, мы двинулись вслед за небольшим обозом, поджидавшим нас в лесу, к партизанскому району. Немцы не рискнули сунуться в лес. Волнение, вызванное застигнувшим нас врасплох нападением, постепенно спадало, высыхали на ветру потные лица, дышалось спокойнее. Но долго еще все проклинали Кухарченко – увлекшись как мальчишка мотоциклом, он не выставил в Медвежьей Горе постов. Беспечность этого ухаря чуть было не привела к окружению и, возможно, полному истреблению отборной группы. Хорошо, что каратели не накрыли нас в хатах, а повели фронтовую атаку на деревню!.. Везет дуракам – легким испугом отделались. Да и на шоссе мы чуть не влипли в историю: если бы немцы не послали вперед мотоцикл, мы в своем кустарнике лицом к лицу столкнулись бы с уймой карателей…

Все мы это высказали Лешке-атаману – он поджидал нас на лесной дороге с пустым бензобаком. Но он только хохотал, слушая нас, припоминая всякие смешные подробности отступления – сапоги Киселева, горлач Барашкова, – а потом взял да уснул сном праведника на телеге.