Вне закона

– Ты, конечно, тоже советчик не ахти какой, – свирепо глянул на меня Студеникин. – Как в сказке, налево пойдешь, направо пойдешь… И Самарин с Борисовым меня подбивали… Ну что вам больше всех надо? За всех вы в ответе, что ли? Тише! Лагерь… Мама моя! – опомнился у «радиорубки» Студеникин! – Да я помыться забыл!

За палаткой радиста я увидел Самарина. Он вел под руку расстроенного Гаврюхина и в чем-то настойчиво убеждал его.

– Я тебе как коммунист коммунисту говорю… – услышал я напряженный голос Самарина уже за кустами. – Не ту ты линию взял. Возьми, к примеру, этот шестьсот двадцатый отряд… Вот у них порядок…

3

Шалаш Самсонова похож на комиссионный магазин – весь забит подержанным иностранным добром: немецкий патефон, немецкий ковер, «телефункен», несессер. Все это добыто нашими руками.

В шалаше уже сидели на топчанах Ефимов, Кухарченко, Перцов, Козлов, Дзюба со своим комиссаром, Гущин, Богданов, Гаврюхин.

– Присаживайтесь! – сказал мне и Щелкунову Самсонов. – Места нет? – Взгляд Самсонова упал на Перцова. – Ну-ка, Перцов, сходи на кухню, поторопи там шефа с обедом. И свежим воздухом заодно подыши.

Перцов вспыхнул и молча поднялся с топчана. Вдвоем мы легко уместились на освободившемся месте.

– Созвал я вас для того, – начал Самсонов, – чтобы разработать план нападения на гарнизон немцев в Никоновичах…

– Никоновичи! – вскричал Кухарченко, хлопая по столику кулаком. – Вот это здорово, вот это да!

– Да, Никоновичи! – повторил Самсонов, довольный произведенным впечатлением. – Настала пора разбить цепь осадных гарнизонов. Бойцам надо разъяснить: в Никоновичах стоит взвод эсэсовцев – палачей Красницы и Ветринки. Сейчас я ознакомлю вас по карте с общим планом, затем, после завтрака, возьму вас на командирскую рекогносцировку местности. При обсуждении моего плана прошу не стесняться. Я ценю мнение каждого из вас.

Мы переглянулись с Щелкуновым. «Какая муха укусила Самсонова?»

– План мой основан на данных разведки о силе и составе гарнизона, об организации охранения и других деталях обороны противника…

Зачарованно смотрел я на затрепанную, исчерканную двухкилометровку, распластанную на столе, – три месяца назад получили мы ее в разведотделе штаба Западного фронта, и была она новенькой, хрусткой…

После плотного обеда (свиные отбивные полицейские, пюре из бульбы сочувствующих, эрзац-чай сладкий с сахарином по-немецки, порции по-партизански) командиры отправились на велосипедах на рекогносцировку. Самсонов, Кухарченко и Ефимов катили в шарабане с плетеным задком. Шарабан и гнедой в яблоках жеребец – наши с Щелкуновым трофеи.

Когда мы ехали лесом, Самсонов шутил и смеялся. Да, да! Оказывается, Самсонов может шутить и смеяться. И это вызвало в памяти образ того Самсонова, которого знали, ценили, уважали в Москве на Красноказарменной, – образ, стертый событиями последних трех месяцев. С тем Самсоновым я мог знаться долгое время, считая его порядочным человеком, закрывая глаза на мелкие недостатки… Всю дорогу Самсонов, небрежно развалясь в бричке, благодушествовал, обозревал свои «владения», раскинувшиеся до затянутого лиловой дымкой горизонта, весело говорил с командирами и даже напевал популярную в нашей диверсионной школе песню:

Мы шли на дело ночкой темной
Громить коварного врага…

– Не знаешь, что за стих на капитана напал? – спросил я Щелкунова, когда мы катили впереди брички на велосипедах.

– Говорят, какую-то неприятную радиограмму получил, ну и опять о нас, о «ядре» своем, да о Гаврюхине вспомнил. И целую серию больших операций задумал провести, чтобы начальство задобрить.

«А Гаврюхин зачем ему понадобился? – спросил я себя. – Ясно. Встревоженная радиограмма “Центра” пошатнула положение Самсонова, и он снова решил прикрыться “парторгом”… Однако от создания парторганизации он все еще воздерживается – как видно, упрямых наших партийцев он здорово опасается»…

4

В Радькове наконец я увидел партизан 620-го отряда. Самсонов и Ефимов, приостановившись, подчеркнуто официально, по-армейски здоровались с командирами. Мне понравилось, что в заднепровском отряде не копировали армейские порядки. Я с живым интересом разглядывал незнакомых партизан, как разглядывал бы каждого русского, столкнувшись с ним в чужой стороне. Они плохо обуты, бедновато одеты, пожалуй, хуже нашего вооружены. Но они партизаны! Они свои!

Я прислонил велосипед к изгороди, подошел к курносому пареньку с немецким автоматом, в фуражке пограничника с оторванным козырьком и попросил закурить. Табаку у него не нашлось. Паренек был веснушчат и очень молод, низок ростом и не особенно широк в плечах, но по тому, что у него были автомат и наган, когда у товарищей его, более старших, имелись лишь «винторезы», и по тому, что вида он был ершистого, я понял, что передо мной не какой-нибудь торбочник.

– На, закури сигарету, – сказал я ему, протягивая пачку немецких сигарет «Драва».